Александр Маслов - Сердце принцессы

– Неужели так?! – распахнув плащ, Шкрэк встал. – Значит, от старости?

– Хоть и вредная птица, а жалко, – расчувствовавшись, произнес Ямбульский.

Кваакум молча кивнул.

Они прибыли в Мокро к вечеру следующего дня. Отшельник сразу снял комнатку в шумной таверне на площади Трех Дорог Кво, а Шкрэк и Борбон, перекусив наспех в «Черепашьих яйцах», направились во дворец. Это было самое удобное время – Маргиквек, дотошно следивший за соблюдением списков приема, находился где-то в храме, ворота же и покои дворца охраняли гвардейцы герцога Бербажа – давнего приятеля Ямбульского, и они довольно скоро получили разрешение на аудиенцию.

Миновав ракушечную анфиладу, друзья прошли в сад, тянувшийся по берегу пруда до пирамиды Дождевого камня. Здесь было славно, как всегда – по краю аллей, посыпанных розовым песком, поднимались высокие свечи плауна, пчелы звенели над цветами, от брызг фонтанов воздух был прохладным и влажным.

Валеска ожидала их на скамье, покрытой мхом, в окружении белых кувшинок и множества слуг. Ее тонкое тело казалось священным пламенем Кво, рожденным вдруг в неге прохладных мхов, таким же зеленым, блестящим и ярким. Плечи принцессы покрывала накидка из легчайшей кроуэльской ткани, украшенная синими, как ее глаза, камнями.

Упав на колено, Шкрэк опустил голову, едва ли не коснувшись подбородком земли, и стоял так, пока она не заговорила сама.

– Отвечайте, Шмак-Кин. Что вы, будто коряга мертвая?

– Валеска… – он мельком взглянул на нее и повернулся к Борбону – тот закрыл один глаз, улыбнулся.

– Валеска, я люблю вас…

– Да, виконт. Иначе бы вы не были здесь. Но этого мало. Вы поняли, наконец, от чего сдохла цапля?

– Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла… – он встал, приложив лапку ко лбу и стараясь точнее вспомнить слова старого отшельника. Голова кружилась, а где-то рядом то исчезала, то вспышкой безумного влекущего пламени Кво появлялась сама Валеска, – Сдохла не сразу… Она долго мучилась от одиночества. Страдала, чахла от любви… и умерла от старости.

– Виконт! Да вы шут просто! С мягким мозгом жабы! Ке-ке-ке! – с хохотом она откинулась на подушку и затрясла лапками. – Больная цапля была! Боль-на-я!

– Я так и знал! Сразу же так подумал! – вскричал Борбон.

– Но принцесса… – Шкрэк вытянулся, с отчаяньем глядя на нее, на хохочущую толпу.

Вдруг послышался свист, словно скользнуло быстрое крыло селезня. Следом – громкий шлепок, и все увидели огромную стрелу с птичьим пером на конце, вонзившуюся в берег пруда.

– Вот моя судьба! – принцесса вскочила, окинула друзей и слуг насмешливым взглядом и странной, птичьей походкой направилась к водной границе сада.

Свита ее, гвардейцы у беседки, высокородные гости – все стояли, не в силах сказать ни слова. Только Шкрэк Шмак-Кин бросился за ней длинными прыжками. Предчувствие чего-то ужасного, похожего гибель их славного лягушачьего пришло неожиданно, будто удар клюва в дрожащее сердце.

– Принцесса! Милая Валеска! Не ходите туда! – умолял он – был готов даже грубо схватить ее и бежать, бежать дальше в дикие пруды, темные забытые болота. Но тут же неведомая сила сошла, будто с неба гора, вдавила его в землю рядом с распроклятой стрелой, и он уже не мог видеть, как нечто встало тенью над их миром, подхватило Валеску и унесло куда-то навсегда.

Никто из лягушек уже не помнит той звонкой речи, на которой слагались легенды и песни о героях. От улиц Мокро, некогда прекрасного дворца остались лишь ракушки, песок да горки грязной глины…

Лягушки почти сразу разбежались из тех мест. Только толстяк Борбон поселился в маленькой пещерке. Каждый день ходил в тот сад, зараставший все гуще осокой, дичавший вместе с племенем лягушей; приходил и подолгу стоял над могилкой несчастного друга.

Может быть, он ходит туда и по сей день.