Александр Силецкий: «СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»

― Театр ― это глыба, кулуары, океан… Да—с! Хиханьки и хахоньки ― как исторические откровения. И ― наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза—дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.

― За что? ― перепугался Ривалдуй.

― Зачем! ― поправил декан. ― А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет мет о ды размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?

― Нет, ― сознался Ривалдуй.

― Тогда ― объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по—другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо ― в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, а потом ― р—раз! ― и назад. На экзамен, значит. Тут все и выложите. Как пон я ли, как вжил и сь. Какие проблемы, какие средств а . Идея, композиция и ― характеры. Вы ― очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?

― Не совсем, ― поморщился Ривалдуй. ― Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…

― В Засыльнике всему научитесь, ― махнул рукой декан. ― Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.

― А когда лететь? ― осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.

― Да прямо сейчас! Давайте—ка я вас провожу… Вы будете первый, ― ободряюще подмигнул декан.

― А я стоять, что ль, буду, да? ― высунулся из—за шкафа Пупель Еня.

― А темноты ты все боишься? Строго спросил декан, поправляя парик.

― Боюсь, ― сумрачно, но твердо сказал Пупель Еня.

― Тогда ― стой. Ведь тьма веков… Театр! Приучайся.

Он вошел в полутемную пустую комнату, и голос из—под потолка наставил:

― Ступайте прямо, ничего не бойтесь, раскройте дверь и ― до свиданья.

И тотчас неведомая сила вдруг сжала, скрутила его, неистово впихивая в букву, облекая в междубуквенную плоть, однако же не больно, разве что под мышками защекотало; вслед за этим что—то треснуло, дало ему хорошего пинка под зад, и тогда Ривалдуй, внезапно ощутив под левою ладонью рукоятку шпаги, быстро и уверенно шагнул в дверной проем, в который солнечно заглядывала улица острова Кипр, где обосновался сам Отелло—мавр с супругой Дездемоной.

Улица была широкая и немощеная. От силы двухэтажные, дома смотрелись неказисто и стояли тесно в ряд ― сплошной стеной. Проносившиеся мимо кареты и одинокие всадники поднимали ужасающую пыль, что мигом навело Ривалдуя на мысль: «Ну, совсем как у нас на Столбовом!» Это было приятно. Он двинулся вперед, глазея по сторонам.

Справа сразу четверо с остервенением дрались на шпагах; женщины, полоская юбки на ветру, бежали от греха подальше; зеленщики, булочники и прочий люд, одобрительно кивая, таращились на поединок. На площади, в конце улицы, ссутулившись, торчала виселица, а вокруг галдела пестрая толпа, и голопузые детишки с упоением швыряли друг в друга конские лепешки, равнодушно принимая подзатыльники и оплеухи взрослых. Ривалдуй блаженно зажмурился и, расправив плечи, подставил лицо под знойное солнце.

Это была его первая солнечная ванна в самой что ни на есть шекспировской эпохе. И совсем недурно здесь, жить можно…

«Тьма веков, вот ерунда! ― подумал он, ухмыльнувшись. ― Да какая же тут тьма?! Это праздник, разгул, наслаждение. Ай да Кипр!»

Однако насладиться вволю он не успел.

― Я удавлю ее! Я прикончу эту шлюху! ― вдруг раздалось за его спиной.

Краем глаза Ривалдуй заметил, как горожане, разом побросав свои дела, ретиво брызнули во все стороны, и в следующее мгновение он увидал здоровенного чумазого детину, потного и голого по пояс, однако в оранжевых штанах и голубых ботфортах. Детина жутко звенел шпорами, потрясал кудлатой головой с массивной золотой серьгою в левом ухе и, размахивая руками, мчался посреди улицы, как тяжелый бомбардировщик по взлетной полосе. От него шел пар и завивался в кольца. Улица притихла.

― С дороги! ― властно скомандовал детина. ― Скручу, зарублю, и вообще!..

― Здрасьть! ― презрительно ответил Ривалдуй и машинально шаркнул ножкой. ― Попробуй—ка ― тронь! Я ведь и шпагой могу. Вот ткну ― и все тут.

― Уйди, нечестивец! ― предупредил трагически чумазый. ― Не становись поперек страсти. Я, мавр Отелло, убью свою Дездемону!

― Ну и дурак, ― рассудительно заметил Ривалдуй. ― Совсем дурак.

― Оскорблять?! ― побелел роскошный мавр.

Ривалдуй пригляделся к его кулачищам и мудро решил, что шпага сейчас только помешает. Он отшвырнул ее и занял боксерскую стойку. Отелло было притормозил, удивленно хмыкнул ― и тотчас кинулся на Ривалдуя. Первый же удар сшиб его с ног и заставил ненадолго потерять сознание. Будучи от природы человеком добрым и незлобивым, Ривалдуй растолкал Отелло, отряхнул пыль с его дорогих генеральских штанов и помог встать. Потом дружески, как на каком—нибудь соревновании, пожал противнику руку.