Терри Пратчетт: Монстрячий взвод

Стоя перед зеркалом, Полли обстригала волосы. Она чувствовала себя виноватой из-за того, что не видела в этом большой вины. Волосы были ее гордостью, и все говорили, что они прекрасны, пусть даже работая, она и убирала их под сеточку. И, хотя девушка всегда считала, что они слишком хороши для нее, она тщательно следила, чтобы каждая золотистая прядь падала на расстеленную простынь. Если она что и чувствовала сейчас, так только раздражение: обычная стрижка — и она могла запросто сойти за мальчишку. Ей даже не пришлось перетягивать грудь, хотя она была уверена, что именно так и следует поступать. Благодаря матушке-природе, с этим у нее не было никаких проблем.

Стрижка была… ужасна, хотя и не хуже любой мужской. Сойдет. По ее шее пробежал холодок, но не только из-за коротких волос. Она почувствовала Взгляд.

Герцогиня смотрела на нее со стены над кроватью.

Простенькая картина, вырезанная из дерева и раскрашенная вручную в синие и красные тона. На ней была изображена обычная женщина средних лет, чей опущенный подбородок и слегка удивленные глаза наводили на мысль, что кто-то подложил ей в платье рыбину. Но художнику удалось поймать что-то еще в этом странном, пустом взгляде. Глаза некоторых портретов могут смотреть на вас, но этот взгляд проходил прямо насквозь. В любом доме можно найти подобную картину. В Борогравии герцогиня смотрела, как вы растете.

Полли знала, что в комнате родителей висит такая же, и, когда ее мать была жива, она каждый вечер приседала перед ней в реверансе. Девушка поднялась и повернула картину лицом к стене. Нет, сказала она себе. Теперь ничего не изменишь. Она приняла решение.

Затем она надела вещи брата, собрала волосы с простыни в маленький мешочек, который отправился в рюкзак вместе с остальной одеждой, положила на кровать записку, взяла сумку и вылезла в окно. По крайней мере, из окна вылезла Полли, а уже на землю спрыгнул Оливер.

Рассвет только начал окрашивать темноту вокруг в черно-белые тона, когда она проскользнула через двор таверны. С гостиничной вывески тоже смотрела герцогиня. Ее отец был истинным роялистом, по крайней мере, до смерти матери. В этом году он не перекрашивал вывеску, и теперь птичий помет придавал герцогине лукавый прищур.

Полли удостоверилась, что повозка вербовщика все еще стоит перед баром; ее яркие флаги теперь потускнели и повисли, намокнув под ночным дождем. Одного взгляда на того огромного сержанта было достаточно, чтобы понять: он не скоро вновь отправится в путь. Времени предостаточно. Он выглядит точно человек, любящий основательно подкрепиться.

Девушка проскочила через задние ворота и пошла вверх по холму. На вершине она обернулась и взглянула на просыпающийся город. Над некоторыми трубами уже вился дым, но, поскольку Полли всегда просыпалась первой и криками будила горничных, в таверне все еще спали. Она знала, что вдова Кламберс осталась на ночь («дождь был слишком силен, и она не могла идти домой», как сказал ее отец). Сама же девушка надеялась, что та будет оставаться всегда. В городе не было недостатка вдов, а Ева Кламберс была добросердечной дамой и готовила, как никто другой. Долгая болезнь жены и отсутствие Пола сильно изменили отца, и Полли была рада, что хоть что-то начало возвращаться. Старые кумушки, что дни напролет таращатся из окон, конечно же, будут подсматривать и надоедать своим бормотанием… Но они так давно этим занимаются, что никто их уже и не слушает.

Она подняла взгляд. Над прачечной Рабочей Школы для девочек уже поднимался пар и дым. Здание нависало над окраиной города, огромное, серое, с длинными узкими окнами, всегда молчаливое. Когда она была маленькой, ей повторяли, что именно туда отправляются Плохие Девочки. Хотя, что такое это «плохо», ей не объясняли. И в пять лет Полли полагала, будто все дело в том, чтобы не ложиться спать, когда тебе велят. В восемь же она узнала, куда ей посчастливилось не попасть, из-за того, что она купила брату краски. Она развернулась и пошла дальше между деревьями, где пели птицы.

Забудь, что тебя звали Полли. Думать как парень — вот в чем все дело. Пукай громко и с чувством самоудовлетворения от проделанной работы; двигайся, как марионетка, у которой обрезали пару нитей; никогда никого не обнимай, а, встретив друга, дай ему тумака. Проработав несколько лет в баре, она основательно изучила их. По крайней мере, она не покачивала бедрами. В этом плане Природа тоже была щедра к ней.