Терри Пратчетт - Маленькие Боги

Фрайят хотел ответить: «Я говорил с командиром Эфебского гарнизона и считаю его человеком слова, хотя конечно он – мерзкий неверный и ниже червя.» Но он чувствовал, что это – отнюдь не то, что стоит говорить Ворбису. Вместо этого он сказал: «Мы будем начеку»

– Можем ли мы устроить им сюрприз?

Фрайят заколебался. «Мы?» – сказал он. – Я возглавлю делегацию. – сказал Ворбис. Между ним и секретарем последовал молниеносный обмен взглядами. – Я…с удовольствием покинул бы Цитадель на время. Перемена воздуха. Кроме того, мы не должны позволять эфебцам думать, что они достойны внимания высших иерархов Церкви. Я всего лишь обдумываю, как тут насчет возможностей. Будем ли мы вынуждены… Нервическое трещанье костяшек пальцев Фрайята было подобно щелканью бича. – Мы дали им слово… – Невозможно заключение мира с неверными. – сказал Ворбис. – Но бывают взаимовыгодные договоренности. – сказал Фрайят так резко, как только осмелился. – Дворец Эфебы – это лабиринт. Я знаю. Существуют ловушки. Никто не входит вовнутрь без проводника. – А как входит проводник? – сказал Ворбис. – Я предполагаю, он проводит сам себя. – сказал генерал. – По моему опыту, всегда существует другой путь. Который Бог укажет в выбранное им время. Мы можем быть в этом уверены. – Конечно, было бы проще, если бы в Эфебе была нестабильная обстановка. – сказал Драна. – Это покровительствует определенным… элементам. – И это означало бы открытый доступ ко всему Турнвайскому побережью. – добавил Ворбис. – Ну… – Дъел, потом Цорт. – сказал Ворбис. Драна пытался не смотреть на выражение лица Фрайята. – Это наша обязанность. – сказал Ворбис. – Наша святая обязанность. Мы не должны забывать бедного Брата Мардука. Он был один и без оружия.

Огромные сандалии Бруты покорно шлепали по каменным плитам коридора, ведущего к келье Брата Намрода. Он пытался мысленно составить обращение: «. Наставник, черепаха говорит…», «Наставник, эта черепаха хочет…», «Наставник, представьте себе, я слышал от этой черепахи в саду…» Брута никогда не осмеливался думать о себе как о пророке, но у него было весьма правдоподобное представление о последствиях любого разговора, начатого подобным образом. Большинство людей предполагало, что Брута идиот. Он выглядел, как идиот, начиная с его круглого открытого лица и до его плоскостопых ног и кривых лодыжек. Кроме того, у него была привычка шевелить губами, когда он глубоко задумывался, словно повторяя каждую фразу. Это было потому, что он действительно так и поступал. Думание не было для Бруты легким делом. Большинство людей думают автоматически, мысли проскакивают сквозь их мозги подобно разрядам статического электричества в облаках. По крайней мере, так казалось Бруте. Ему же всякий раз приходилось выстраивать мысли некоторое время, как при строительстве стены. Недолгая жизнь, исполненная насмешек над его боченкоподобным телом, его стопами, которые, казалось, собирались разойтись в разные стороны, развила в нем склонность тщательно обдумывать все, что он собирается сказать. Брат Намрод лежал простершись на полу перед статуей Ома, Топчащего Небогоугодных, заткнув пальцами уши. Голоса снова не давали ему покоя. Брута кашлянул. Он кашлянул снова. Брат Намрод поднял голову. – Брат Намрод? – сказал Брута. – Что?

– Э…Брат Намрод? – сказал Брута – Что?

Брат Намрод вытащил пальцы из ушей. – Да? – произнес он нетерпеливо. – Уммм… Есть кое-что, что вы обязательно должны увидеть. В. В саду. Брат Намрод?

Наставник послушников сел. Лицо Бруты пылало от озабоченности. – Что ты имеешь ввиду? – сказал Брат Намрод. – В саду. Это сложно объяснить. Уммм…Я нашел, откуда приходят голоса, Брат Намрод. А вы сказали, чтобы я удостоверился и сказал вам. Старый священник наградил Бруту колючим взглядом. Но если когда-нибудь и существовал человек бесхитростный и безыскусный, то это был Брута.

Страх – странная почва. Обычно из нее произрастает покорность. Она, подобно кукурузе, растет ровными рядами; ее легко пропалывать. Но глубже, под землей, иногда произрастают картофелины бесстрашия. В Цитадели было много подземелий. Здесь были ямы и туннели Квизиции. Имелись также стоки канализации, забытые комнаты, тупики, провалы за древними стенами, даже природные пещеры в скальном основании. Это была именно такая пещера. Дым от разведенного в центре пола костра находил дорогу наружу сквозь щель в потолке и, следовательно, попадал в лабиринт нескончаемых труб и световых шахт наверху. Среди танцующих теней можно было различить 12 фигур. Грубые капюшоны чернели над неописуемой одеждой – бесформенной, сделанной из лохмотьев, не содержащей ничего, что невозможно было бы с легкостью сжечь после встречи, чтобы цепким пальцам Квизиции не удалось найти ничего инкриминируемого. Что-то в движениях большинства из них наводило на мысль о людях, носящих оружие. Какие-то признаки. Позы. Обороты речи. На одной из стен пещеры был рисунок. Нечеткий овал с тремя небольшими выступами вверху, средний из которых слегка побольше, и тремя внизу, средний из которых чуть длиннее и более пятнист. Детское изображение черепахи. – Разумеется, он отправится в Эфебу. – сказала одна из масок. Он не осмелится не поехать. Он просто обязан запрудить реку истины у самого ее истока. – Мы должны спасти то, что можем. – сказала другая маска. – Мы должны убить Ворбиса. – Не в Эфебе. Когда это случится, это должно случиться здесь. Об этом должны узнать. Когда мы станем достаточно сильны. – А мы когда-нибудь будем достаточно сильны? – сказала одна из масок. Ее обладатель нервно затрещал костяшками пальцев. – Даже крестьяне понимают, что что-то не так. Нельзя остановить истину. Запрудить реку истины?! Появятся мощные течи. Разве мы не узнали правды о Мардуке? Ха! Убит в Эфебе, сказал Ворбис. – Один из нас должен поехать в Эфебу и спасти Учителя. Если он действительно существует. – Он существует. Его имя написано на книге. – Дидактилос. Странное имя. Значит О-Двух-Пальцах, знаете. – Они должны почитать его, в Эфебе. – Привезти его сюда, если это возможно. И книгу. Одна из масок, казалось, колебалась. Костяшки ее пальцев затрещали снова. – Но способна ли книга сплотить людей? Людям нужно больше, чем книга. Они – крестьяне. Они не умеют читать. – Но они могут слушать!