Олег Чарушников - Если так рассуждать... (сборник)

— Капельку лучше, еще не счастье… — бормотал он, поднимаясь по лестнице через три ступеньки. — Это всего лишь немного лучше и все. И все! Не больше. Надо наоборот, почему они не хотят этого понять?..

И только уже дома Николай Федорович сообразил, что этот ни с того ни с сего вспыхнувший спор о логике счастья начался не с табельщицы и не с троллейбуса, а раньше, утром, дома. Началось со стихов, нечетких и странных, услышанных по радио, — о вечности и абсолютном нуле.

Стихи вспомнились разом, будто дождались своей очереди:

Николай Федорович походил по комнате, повторяя вслух слова, как бы немного нескладные, но хорошие именно этой своей нескладной складностью и внезапной простотой. Потом он пошел на кухню и достал из шкафа пачку вермишели. Вода на газе закипела быстро.

— Завтра доспорим, — решил Николай Федорович, засыпая вермишель в кипяток. — Вдвоем лучше получится.

Он покруче, как любил с детства, посолил воду и сел за кухонный стол — планировать свой завтрашний день в цехе.

В картинной галерее некоторые посетители держат себя так, будто выложили за входной билет не тридцать копеек, а полную зарплату за два месяца — со всеми премиями, коэффициентами и надбавками за вредность.

— Не греет меня, — услышал я сзади свистящий шепот. — Вот не согревает и баста! Деньги дерут, а толку?..

Я оглянулся. Средних лет посетитель глядел на картину брезгливо и с опаской, словно ему пытались всучить ее в подворотне за трешку.

— Не греет!

Все люди по-своему интересны. Но всегда был особенно любопытен мне тип мужчин, похожих на старых дев.

«Где он обзавелся такими тонкими поджатыми губами? — подумал я. — Откуда эти манеры классной дамы? И вообще, отчего у него такой вид, точно приходится ночевать в холодильнике?»

Поэтому я не промолчал, а заметил рассеянно:

— Не греет? Отчего же, не скажите. Дует немного по ногам, это есть. Но отопление уже включено, я проверял…

Посетитель некоторое время молчал, рассматривая мое лицо бдительно, как мазню абстракционистов — мошенников и шарлатанов, Я твердо взирал ему на переносицу, стараясь не напускать на лицо излишних признаков мысли. Кажется, это удалось. Посетитель решил, что я не представляю собой общественной опасности и смягчился.

— Пейзажик этот не греет, — коротко просвистел он. — Душа тепла просит! Халтурщики…

«Все дело в том, что он живет где-нибудь на окраине в развалюхе, — подумал я. — Чтобы выгладить брюки, приходится сперва раздувать угли в чугунном утюге. В его телевизоре вечно пропадает звук, соседи по ночам поют хором скверный фольклор, сладкое и мучное запрещено есть навсегда, а настоящая жизнь кончилась еще в третьем классе. Вот почему он такой…»

— На картине мысли должны, а не лесополосы, — свистел тем временем посетитель. — Человеческие лица покажите! Радость свершений и побед! Терпеть не могу пейзажей…

Я не стал интересоваться, почему этот поклонник радостей и свершений забрел в зал пейзажей и шляется здесь уже четверть часа. У старых дев логика своя, не заимствованная. Поэтому я сказал так:

— Вы, безусловно, правы (Так обязательно надо начинать), Но не во всем. Картина весьма познавательна. В этом лесочке, должно быть, груздочки водятся — видите, какая трава? Начало сентября, судя по всему. Самый сезон. Вы как относитесь к груздям? Мировые грибы, а?

Посетитель не ответил. Наверное, из всех грибов он навсегда отдал свое предпочтение мухоморам. Прощаться мы не стали.

Входя в соседний зал галереи, я сразу услыхал знакомый свист:

— …а тем более выставлять на всеобщее обозрение! Насобачились малевать, на поток пустили! А душа где? Лирика где, чувства? Сплошные опоки и вагранки. Да любой, самый паршивый пейзажик даст сто очков вперед!

Это был он. На сей раз его не грел большой портрет литейщика. Уставясь в затылок романтической девушки в легком платьице, он настойчиво требовал лирики и чувств. Его серенькие близко поставленные глаза сливались в одну немигающую восьмерку.

Девушка ежилась. Пришлось вмешаться.

— Вы, безусловно, правы, — сказал я. — Тут многого не хватает. Не отражены, например, мероприятия по внедрению НОТ, а ведь это крайне важно. И потом, почему на портрете не видно второй брезентовой рукавицы? Зачем художник скрыл её от людей, пришедших насладиться искусством? Нас греют свершения и радости вдохновенного труда, не так ли? А какие тут радости, если человек на работе в одной рукавице. Дай бог кое-как норму вытянуть. Нет в картине правды жизни! Вы правы!..