Зуфар Гареев - Мультипроза, или Третий гнойниковый период

– Эх, кот-котофеич, забулдыга и вор: или мышей тебе мало, а? Что ж ты честну человеку в пище отказываешь?

– Чисто мясо есть я хочу: то, что люди едят! – кот вцепился в ухо Мосину и стал есть, похрустывая хрящом.

Однако вырвался Мосин из опасных зубов, схватил палку и вытянул котофеича по спине. И тут же ворон взвился над трупом кота, завопил:

– Он – Гойя, он!

А номенклатурный сын с того дня с дебелицей по улицам рыскают, по подъездам заглядывают, в темны подвалы спускаются, с блохами борясь, – и идут сквозь них, зорко всматриваясь.

Высоко над головой номенклатурный сын держит в руке комсомольский значок, из груди с корнем вырванный. Словно золото он блестит, словно огнь во все углы полыхает, во все закуточки.

– Розыщи ты его, а убей ты его! – дебелица шепчет. – Пока живой беглец, он правочко имеет на квартиру, вот!

И номенклатурного сына она в щечки розовы целует, за ухом чешет, в бока поглаживает, а номенклатурный сын ножкой пузатенькой оземь бьет, зубом клацает, носом хрюкает.

...Вот как старик Мосин на помойке взялся.

Доел он кусок кишки с сыром из Потекоковой, посидел, сплюнул и ушел за контейнеры до времени.

Между тем полдень разгорался, становилось душно.

В центре столицы, в одном здании окна были открыты. Они выходили на узкую кипящую улицу, всю утыканную памятниками.

Один из памятников – Юрий Третьерукий – наклонился, посмотрел в окно каменным глазом и отчего-то погрозил пальцем.

Из открытых окон валили клубы пара, разносивших по улицам запахи мяса, лука и водки.

На балкон вышел Петров П. С. и, потирая живот, наливая кровью глаза, завопил:

– Ба! И где это я оказался, идиот вонючий?!

Он пошатнулся, вцепился в перила с пузатенькими бомбошками и, свесившись, блеванул вниз.

К нему сзади подбежали запаренные члены кворума, стали скручивать ему руки, завязалась борьба.

Кто-то схватил кашне, стал душить Петрова П. С., чтобы временно умертвить и отнести в комнату.

– Временно умертвить меня хотите и отнести в комнату? – догадался Петров.

Он разметал людей по сторонам, схватил переходящее красное знамя и, вывернув рот в атакующем крике, ринулся внутрь.

Члены комитета, кворума и Красного уголка побежали за ним.

– Войсковые соединения выкатывай давай на мои глаза! – завопил Петров, в молодцеватой удали схватил молоденькую повариху и засунул ее в котел с мясом.

Для справки: Петров П. С. страдал гигантоманией и вторым случаем социалистического каннибализма.

Повариха закипела, завертелась, сверкая розовыми боками, а Петров закричал:

– Лаврушки вжарь да вермишельки! Случай каннибализма у нас произошел некстати!

Внизу испуганный какой-то человек сделал знак рукой, грянул туш, и войсковое соединение из двух солдат пошло маршем под балконом.

– Профком объединенный ПК-333/41 охраняете ли? – закричал Петров П.С.

– Ой ли! – радостно заревели солдаты шапки-набекрень.

– Местком!

– Ой ли!

– Уголок наш Красный да гулкий!

– Повсеместна!

– А что хром на правую ногу! – закричал Петров П. С., мутным глазом различив непорядок в солдатском шаге.

– А левая коротка!

– Что так: бой ли принял какой ты?

– А мать родила. Папанька, когда меня впрыскивал, клоп ему впился в левый мешочек, прервал удовольствие, вот и не хватило левой ноги чуток...

– Да, – протянул раздумчиво Петров, – трудное послевоенное детство... – Потом сплюнул. – Тьфу его, насекомое, тьфу! Перепихнуться мешает!

– Так точно: тьфу!

Тут второй солдат грянул песню:

– Мультик начался, мультик... – стали шептаться члены кворума; они нервно дернулись в сторону телевизора.

– Не идти! – остановил всех Петров П. С. голосом. – Солдатов послушаем!

– А он глухой есть! – сказал первый солдат про второго.

– Обездолен паренек... – начал размышлять вслух Петров П. С., – краски мира, понимаешь, ему не все улыбаются...

– пел второй солдат.

Он свернул в проулок и, печатая шаг, стал удаляться в направлении Кремлевского дворца съездов.

– Рюмку мне поднесите вы! – закричал Петров, стал ноздрями вслушиваться в запахи кипящей поварихи.

Выпив стопку, он спросил:

– А теперь у нас что по программе?

– Теперь умник и преступник, – отвечали ему. – Западник!

– Пиндос, значит... Давай!