Евгения Изюмова - Все о

Сатана замахал испуганно лапами, едва не перекрестился. Крупные слёзы потекли по его давно не бритым щекам и застряли в спутанной, некогда выхоленной бородке.

- Нашёлся такой… Пока числился живым - ещё ничего, терпимо было. А сегодня ему жизненный срок вышел, и не будет нам, чертям, никакого от него спасения. Такой, знаете, реформатор выискался, а у нас уже порядок отлаженный, каждому воздается по заслугам.

И в этот момент что-то вылетело из круглого отверстия в скале, шмякнулось о землю, чертыхнулось, поохивая, поднялось и…

- Громы небесные! Горюнов! Ерофей! - взревели черти и бросились врассыпную. - И тут достал!!!

Нервная система Степана Антоновича не выдержала, и он грохнулся в обморок от увиденного, а Ерофей выплясывал вокруг него дикий танец, хлопал в ладоши и вопил во всё горло:

- Живой! Я - живой! Надолго живой!!! Все о'кей!!!

Ошалелый вертолётчик взмыл стремительно вверх подальше от всей этой чёртовой кутерьмы и смотрел оттуда вниз, не понимая, на самом ли деле он это наблюдает или же ему всё-таки мерещится. А ведь вчера и капли спиртного не выпил… Или у него сдвиг по фазе начался?!!

А вышло так.

Тринадцатого числа Горюнов проснулся с мерзким чувством страха. Сегодня за ним придёт Смерть, и он уже никогда не увидит голубого неба, не порадуется ласковому солнышку, не будет бродить по траве босиком, не поест лесной земляники… Ах, какой же он был дурак, если жил по принципу: хоть пень колотить, да день проводить. А сколько всего вокруг было интересного, но он спал да гулял бесцельно. Ничего не оставил после себя: ни доброго имени, ни даже сына. А Изольда с параллельного курса? Вспомнит ли о нём? Уж эта Изольда, местная, обязательно о нём вспомнит…

Ерофей чуть не заплакал. Но потом решил поехать к Танталу поговорить хоть с ним, отвести душу, а уж потом идти сдаваться Изольде-Смерти.

Тантал сидел в луже, достигавшей ему едва до щиколоток - так он растолстел - и отдувался.

- Чего на сушу не выходишь, всё в мокроте сидишь? - спросил Ерофей. - Ревматизм схватишь. И жратвы уже нет.

- Мне такое наказание назначено. Выйду, неизвестно ещё, какое дадут, а к этому я привык.

- Сизиф вот решился нарушить инструкцию, и ничего - живёт.

- Сизиф - дурак, - изрёк Тантал презрительно. - Это ему временное послабление, он из-за глупости своей не дочитал до конца инструкцию, а там написано, что каждые сто лет грешник имеет право на тринадцать дней отпуска, но если в этот отпуск уйдёшь самовольно, то наказание ужесточится. Так что скоро самоволка Сизифа закончится, и он, желает или нет, а окажется вновь у своего камня, который станет ещё тяжелее. Я уж лучше отпуска дождусь.

- Что же ты об этом Сизифу не сказал, стать кандидатом в Повелители подначил? - удивился Ерофей.

- А зачем? Я - коварный и лицемерный.

- Да уж, - согласился Ерофей, - сволочь ты большая. Но котелок у тебя варит, так что хочу с тобой посоветоваться. Понимаешь, Тантал, я сегодня должен умереть - так в приходной книге Смерти написано. И если до этого момента меня никто и пальцем не мог тронуть, я был всех сильней, потому что живой, то неизвестно, как всё сложится, когда я стану законным жителем Тихгора.

- Тю! Нашёл о чём беспокоиться!

Тантал не сказал Ерофею, что он ему порядком надоел. Приезжая в «Танталово» на обед, ел-пил - и всё бесплатно, а с других Тантал, когда грешникам про всё это дело стало известно, брал мзду. Обогащался, ничего не тратя. Он притворно вздохнул, словно печалился:

- Разве тебе у нас плохо?

- Плохо, - вздохнул Ерофей, - мне, признаться, наверх уже хочется.

Тантал хитро прищурился и вкрадчиво спросил:

- А хочешь, научу, как отсюда выбраться? - сердце у него забилось радостно от мысли, что Ерофей больше не появится в «Танталово».

- Спрашиваешь! - воспрянул Ерофей. - Конечно, хочу.

- Ладно. Даёшь слово, что перед тем, как уйдёшь наверх, назначишь меня министром продовольствия? - Тантал не мог не торговаться.

- Даю! - завопил Ерофей не своим голосом. - Даю!!

- Тогда… - Тантал долго откашливался: любил нервы трепать, подлец этакий, пока не сказал: - Издай Указ о том, что ты должен быть последним умершим. Отныне Смерть лишается права вызывать из живого мира новые души - ни в Тихгор, ни в Соврай, дескать, и тех, что есть, не прокормишь: черти ушли, а грешнички-то не особенно горбатиться любят, да и праведнички рады баклуши бить - там-то, наверху, урабатываются. И… Впрочем, сам увидишь, что будет.

Ерофей бросился к себе во дворец и сразу же провидеофонил Изольде-Смерти: