Александр Карнишин: Настоящая история [Сборник рассказов; СИ]

— Тогда — нужную работу для города. Я в город хочу, в эпоху Возрождения. В тот город, где Микеланджело. И чтобы у меня была такая профессия, чтобы без меня городу — просто никуда!

— Ре-а-ли-зу-е-мо, — с расстановкой произнес профессор, самолично двумя пальцами вводя в указанные поля необходимые данные. — Ну, вроде бы все. Давайте в кресло. Мишка вздохнул и полез в кресло, наподобие стоматологического. С полкой для ног, с длинной лежанкой. Ну, а что — сам же вызвался, сам напросился, чтобы зачет получить. Хотя, парни говорили, что все тестировали, и программа очень даже хороша. Вот и посмотрим на это Возрождение вблизи. А может, даже удастся купить картину или статуэтку и закопать где-нибудь в приметном месте. Как в книжках. А потом, уже здесь, откопать. Он откинулся на спинку, и вдруг снова подскочил:

— Язык! Вадим Петрович! Язык же!

— Ну, это стандартная опция, не волнуйтесь. Миша, вы будете говорить так же, как все вокруг. Без акцента. Целый день вам на первый раз… Ну, все-все-все. Закрыли глаза. Расслабились. Пошел обратный отсчет. … Чувства включались постепенно. Сначала проснулось зрение. Ярко вспыхнуло в глазах. Потом вдруг резко стемнело, и оказалось, что вокруг ночь, а колеблющийся свет — от пары жирно чадящих факелов. Плавно, как будто поворачиваешь регулятор громкости, восстановился слух. Мишка услышал какое-то бормотание сзади, и, прислушавшись, разобрал:

— И чего стоит, чего думает? Ишь, какой раздумчивый попался. Все же, как у всех. Работать надо, дело делать надо. Чего стоять, чего тут может быть нового? Ну? Вот и ощущения восстановились. Тяжесть в руках. Мишка приподнял то, что сжимали руки. Тяжелая, блин, штука.

Длинный гладко отполированный масляно блестящий в неярком свете факелов шест. А на конце его деревянный же тяжелый черпак, скрепленный медными скобами. Мишка тряхнул руками, покачал черпак на весу. Килограммов десять, а то и больше. И что тут работать-то надо? Чего куда черпать? И тут проснулось обоняние. …

— Эй, Микеле! Ты что это, а? Заболел, что ли? Смотри, болеть нельзя!

— Бр-р-р, — Мишка поднял голову.

— Поскользнулся, что ли? Под ноги кто смотреть будет? Тут всегда скользко — не впервой же! Я тебя таскать тут не нанимался. Ишь, какой здоровый вырос. Тяжеленный. Давай, давай, за работу скорее! А то город не заплатит тебе ни медяка! Опять медленно просыпались чувства и медленно, как на переводной картинке, проявлялось окружающее. Мишка сидел на мокрой земле, прислонившись спиной к высокому деревянному колесу, по ступицу измазанному чем-то черным и блестящим. Выше колеса обнаружилась бочка и дальше еще три колеса под ней. Бочка лаково блестела мокрыми боками. С краев скатывались и смачно шлепались оземь капли чего-то густого и темного, почти черного в свете факелов. Мотнулся хвост. Лошаденка с проваленной спиной стояла в оглоблях, косясь на него и переступая с ноги на ногу. Черпак валялся рядом. Видать, он его не выпустил из рук, когда его тащили сюда. И тут опять проснулось обоняние. В этот раз он выдержал удар, не окунулся в темноту бессознательного. Открыл рот, продышался еле-еле, ощущая кислоту и одновременно тошнотворную сладость, спросил скрипуче:

— Что это мы тут?

— Мы-то? Я-то вот возчиком, а ты, следовательно, этим, хозяином черпака, га-га-га! Ну? Очухался? Работать, друг Микеле, работать!

Скоро ночь закончится, а нам еще две ямы!

— Я так хотел быть нужным городу…, — сами собой прошептали губы. Да, видно, громко прошептали.

— А то мы с тобой не нужны, что ли? Да без нас, золотарей потомственных, город захлебнется в своих говнах и ссаках! Мы спасаем их от болезней и очищаем их ямы! Мы — те, кто чистит город по ночам!

Да мы… Да без нас… …И вот так — целый день в эпохе Возрождения? Мишка опять погрузился в беспамятство…

История — это всего лишь то, что пишем мы. Не кто-то там неизвестный, не короли и герои, не какой-то народ, наконец, а именно мы. Вот, например, это именно мы придумали матриархат. Ну, не было его на самом деле никогда, того настоящего матриархата, который представляют себе все, говоря о нем. Не могла постоянно беременная самка питекантропа или неандертальца быть главной в племени. Но мы придумали, что могла. И доказали, описав придуманный мир. И тем успокоили очень и очень многих. Или вот еще знаменитая «лесенка» различных форм правления. Мол, сначала была первобытная демократия, почти анархия, а кое-где почти коммунизм, потом обязательная для всех деспотия и монархия, абсолютная монархия, потом или рядом и одновременно аристократия и охлократия… А на самом деле все это придумали и написали тоже мы. И вот сидит умный мальчик в библиотеке, читает про давние прошлые и прошедшие времена, прикидывает, как бы ему назвать, на какую ступеньку поставить то, что он видит сегодня вокруг себя. А мы ему в той же книжке тут же рядом пишем, что история напрямую, мол, никогда не повторяется. И простые аналогии совершенно не научны. То есть, ты прикидывай, шаблончик, предложенный для тебя, используй, а если не очень похоже — то, извини, простые аналогии не научны. Кстати, в любой науке все именно повторяется. А если не повторяется, то наука утверждает: ненаучно, недоказуемо. Только в той истории, которую пишем для всех мы — события не повторяются. На самом-то деле, но это знаем только мы, правят всегда совсем не те, кто на виду. Не этот вот великий король Франции с парадного портрета с длинным прямым мечом, и не тот российский царь с выпученными глазами и усами врастопырку. И не старенькая королева, вся в морщинах, с добрыми глазами и с сединой под чепцом. Правда, приходится всем регулярно как-то объяснять, почему этот, а не тот во главе. Тут, мол, закон о престолонаследии специально для этого написали. А тут — наоборот, изменили старый закон, потому что никак нельзя было по старому. Вот тут у этих — просто по старшинству из всех родственников идет выдвижение вверх. А тут — исключительно старший сын и только по прямой линии, обходя всех остальных родственников, даже родных дядьев, которые и старше и умнее и опытнее. А вот здесь мы и вовсе выберем и поставим во главе женщину