Александр Клыгин - The Y-files

— Мурат, у меня нет шнурков. Я эти старые кроссовки пять лет донашиваю. Шнурки скончались прошлым летом.

— Это было прошлым летом, в середине января.

— Да, я и в январе ношу эти летние кроссовки. Потому что у меня тупо нет денег на нормальную зимнюю обувь.

— Пролетарии всех стран…

— Я дворянин, чтоб ты знала.

— Дворянин? Ты?

— Ну, я же со двора.

LOL LOL LOL.

— Мурат, продолжай. Мы уже поняли, что мы — ежики.

— Итак, мы направились в путь, чтобы насладить дарами Запада и Востока, но перед нами возникла стена тумана Кастанеды.

— Так мы что, в повышенном осознании?

— Это намек на то, что мы все такие просветленные, что так называемая «реальная жизнь» для нас скрыта туманом. Об этом есть в пелевинском «Вампире»: «Я был бы рад пробиваться — проблема заключалась в том, что было непонятно, куда и как. Мутный туман вокруг не оказывал сопротивления — но найти в нем дорогу к деньгам и свету было мало надежды».

— А я думал, что один я наизусть помню «Generation П».

— Понимаете, в чем фишка? Мы искали не просто дорогу к деньгам, мы искали дорогу к деньгам и свету. Но вместо этого заблудились в тумане.

— И, между прочим, надо отдать нашему поколению должное — мы все же осмелились войти в туман.

— Верно, Шеннон. В туман мы вошли. И что дальше? Мы, как и Ежик, готовы принять лист дерева Бандзай за лошадиную морду, хотя никогда не видели лошадей — только слышали про то, как они выглядят.

— Я лошадей видел. В Питере, на Невском, у Фонтанки статуи стоят. Лошади.

— Шурик, я образно. Ты Калифорнию видел?

— Нет. То есть, только по телевизору.

— А что такое Калифорния?

— Рай на земле.

— Я согласна с Шуриком.

— И я согласен. Калифорния — рай на земле. Это то, во что мы верим. Но если бы мы с вами оказались в Калифорнии, нас бы постигло разочарование.

— Возможно. Но поскольку мы там точно никогда не окажемся, это сложный теологический вопрос.

— Вот и я о том же, Шурик. Нам необходимо верить, что Калифорния — это рай. Ну, чтобы хоть как-то оправдать наше существование в постсоветском аду.

— Это, типа, когда мы здесь отмоемся от дерьма, то попадем в калифорнийский рай?

— Что-то типа того. Удивительно, Шурик, мы с тобой так ненавидим христианство, но создали его точную копию.

— Не путай, у нас все привязано к жизни, а у них — к попам-геям.

— А в гламуре разве нет геев?

— Есть, но это гламурные геи.

— А разница?

— Мурат, я ж тебе сто раз объяснял. Если хочешь быть успешным человеком, нужно стать дерьмом. И тереться со всяким дерьмом. Но можно тереться с жидким дерьмом, а можно тереться с твердым дерьмом, причем упакованным в красивые обертки и надушенным французскими духами. Гламур — это и есть красивая упаковка. Думаешь, гламурная тусовка — дерьмо, а наш двор — что-то другое? Ошибаешься. Наш двор — неприбранное дерьмо, а гламурная тусовка — прибранное дерьмо. Вся разница. Я бы предпочел быть прибранным. Да кто ж меня упакует в дорогие шелка и пропустит в мир гламура? Ясно, что не Слава, брэнд его за ногу! Evil or Very Mad.

— Ребята, давайте вернемся к Ежику и контекстам легенды.

— Так вот, увидев лист дерева Бандзай и приняв его за лошадь (это наши рассуждения про рай в Калифорнии), Ежик упал в реку и решил, что сейчас умрет.

— А это о чем?

— Это о том, как Шурик, провалив вступительные экзамены в гламурный универ, вернулся в наш двор, стал продавцом газет в ларьке у автобусной остановки — и теперь гордится тем, что он полное дерьмо.

— И при чем тут Ежик?

— А я понял, Шеннон, я тебе объясню. Когда я провалил экзамены и вернулся сюда, для меня это было как смерть всех моих надежд на лучшее будущее. Но жить-то как-то надо. В том смысле, что раз уж не хватило у меня смелости спрыгнуть с крыши, предварительно перепилив вены, значит, надо смириться с тем, что я полное дерьмо. Вот я и смирился. Я умер. Я уже давно мертв. И лишь мой призрак в назначенный час открывает ларек и торгует свежей телепрограммой и журналами с гламурными сплетнями.

— Браво, Шурик, даже я не сказал бы лучше.

— Потому что я мертв, а ты — нет. То есть, нет. Ты, Мурат, тоже мертв, просто отрицаешь это, не хочешь этого признать. А я признал и не парюсь. В этом ключевая разница между мной и тобой.

— Да, как на том заборе была нацарапана вселенская истина: «Я — это не ты!»

— Вот именно. А Насыров пел «Я — это ты, ты — это я». Наверно, его за это с балкона и сбросили.

— Ты не веришь в самоубийство Насырова, Шурик?

— Не верю, потому что я сам там был и все видел.