Андрей Белянин: Колдун на завтрак

— Так за рекою табор, — не думая, ляпнул я, вновь одеваясь. — Все лошади наши там. А крали их два цыгана — один рябой, левым глазом косит и передний зуб выбит, второй хромает и лыс, в ухе серьга золотая, семейная, говорят, удачу приносит.

— Ах ты ж молодца, Иловайский. — Дядя с благодарностью принял от меня кружку кофе, который всегда пил по-походному, на турецкий манер (просто заливая мелко смолотые жареные зёрна крутым кипятком). — Вот это и будет твоя служба!

— С чего ж моя?! Нешто у нас казаков других нет? Я ж вам по-характерному всё расписал. Всех делов-то теперь — пойти да лошадей вернуть, ну и кого надо нагайками отходить за конокрадство!

— А ты тут поперёк мнению атаманского стратега великого из себя не строй! Небось не все вокруг дураки-то? — Мой важный родственник значимо приподнял бровь, с наслаждением отхлебнув настоявшийся кофе. — И без тебя про цыган хлопцы прознали, да в табор ещё на заре десяток казачков верхами махнули разборки чинить. А тока нет там наших коней…

— Как нет? — теперь уже недопонял я. — Быть того не может. Разве перекрасили только или…

— Да нет, говорю же, торопыга ты горячая! Другие у них кони, не нашей породы, не жеребцы донские. А дончака как ни крась, стать-то не переделаешь. Вот и вернулись парни ни с чем.

— Ничего не понимаю…

— И я не понимаю, потому и тебя звал. Бери-ка своего Прохора, седлайте лошадей — араба не тронь! — и дуйте до того табора. Глянь там глазом своим волшебным, что да как… Может, то чародейство цыганское морок наводит? Ну а не справишься, так не взыщи…

Я опять молча начал снимать мундир.

— Иловайский, не заводи меня!

— А вы с такого заводитесь?! — Я сделал удивлённое лицо. — Господи, помилуй мя грешного…

Дядя с полминуты соображал, на что я намекаю, а когда просёк, сорвался с оттоманки, расплёскивая кофе, лихорадочно ища по углам ту самую тяжёлую нагайку.

Мне оставалось неторопливо застегнуться, оправить одежду, козырнуть и горделиво выйти вон. Ну, почти горделиво, до последнего момента…

— Нашёл! Ну всё, охальник…

А поздно, я уже вовремя вылетел вон. Прохор выпустил меня и терпеливо удерживал спиной дверь, пока за ней маниакально бушевал мой именитый родственник.

— Запорю! В солдаты лоб забрею! Маменьке его в станицу нажалую-у-усь!!!

— Шёл бы ты отсель, ваше благородие, — честно попросил меня старый казак. — На конюшне встретимся, ты покуда в дорогу соберись, двух лошадок поседлай, пистолеты проверь, сапоги начисть.

— Э-э, друг любезный, с чего это ты перекладываешь на меня свои прямые обязанности?!

— Дак я ж занят, дверь держу. Хотя могу и отпустить…

— Не надо! — Я решительно рванул от генеральской хаты, не дожидаясь худшего. Дядюшка Василий Дмитриевич всё же покрепче Прохора будет, разойдётся всерьёз — снесёт моего денщика вместе с косяком и бедной дверью…

Поэтому до конюшни я летел не оборачиваясь, как черкесская пуля. Собраться, вооружиться, подготовить коней и верхами из села, хоть к чёрту в зубы, там генерал уж точно не достанет. Главное, вернуться до темноты, потому как у меня на вечер свои планы. Личные. Маленькое свидание, сами понимаете, а где и с кем, я не скажу…

Прохоров мерин вышел из стойла спокойно и даже флегматично. Как и большинство донских жеребцов, он реагировал лишь на приказы хозяина, грохота выстрелов не боялся, от порохового запаха и криков не шарахался, а мне подчинялся лишь потому, что знал меня. Оседлать его было делом минутным, а вот дядюшкиного араба…

Ну мало ли что мне строжайше запретили брать его с собой?!

И ежу понятно, что не собираюсь я перед таким опасным заданием пересаживаться на свою кусачую кобылу, когда благородный дядюшкин жеребец мается без дела, изнывая от скуки! Во-первых, мы друзья, и не взять его с собой — значит обидеть ранимую конскую душу. Во-вторых, что бы там мне ни запрещал по этому поводу дядя, ему араб до вечера ни по какой статье не понадобится. Чего ж зря томить животное? Нет в этом ни логики, ни смысла, ни порядочности…

Разумеется, у меня, как вы понимаете, была своя штатная кобыла, мне её маменька по дешёвке купила, когда отправляла на службу. Но эта капризница кусалась как зараза (не маменька!!!), а порой и до крови, только успевай зализывать! Так ведь, согласитесь, и залижешь не везде, а Прохора просить неудобно. Я её и уговаривал, и по морде давал, и сахаром кормил, и плетью учил — всё без толку: кусается, и баста! Поэтому маленький стройный араб был для меня единственным спасением. Так эта мстительная кобылятина теперь делала вид, будто тоже меня в упор не замечает, а сама сбежит из табуна, подкрадётся сзади, тяпнет — и тикать! Ревность у неё, видите ли…