Роберт Силверберг: Дибук с Мазлтов-IV

Следующей весной будет бар мицва моего внука Давида. Никто в нашей семье не проходил этот обряд за последние триста лет, с тех пор как мы, Левины, поселились в Старом Израиле, Израиле на Земле, вскоре после европейской Катастрофы. Некоторое время назад мой друг Элияу спросил, что я думаю насчет бар мицвы Давида: не злит ли меня эта идея, не раздражает ли меня обряд. Я ответил отрицательно. Все-таки мальчик — еврей, и если ему хочется бар мицву, то пусть так и будет. Наступает время перемен — да и когда оно было другим? Давид никак не связан традициями предков.

— С каких это пор еврей не связан традициями предков? — спросил Элияу.

— Ты понял, что я имел в виду, — ответил я. Разумеется, он понял. Мы связаны, и при этом мы свободны. Если что-нибудь из прошлого определяет нашу жизнь, то это родовые узы, а не философия наших далеких родичей. Мы принимаем то, что выбираем сами, но, несмотря на это, остаемся евреями. Я происхожу из семьи, члены которой любили говорить, особенно неевреям, что мы — евреи, но не слишком еврейские. Мы признаем и любим свое наследие, но не собираемся путаться в устаревших ритуалах. Так говорили мои предки, начиная с тех светских Левиных, которые триста лет назад сражались, чтобы создать и сохранить Израиль (я имею в виду Старый Израиль). Я бы тоже так говорил, если бы в этом мире нашлись неевреи, которым нужно было бы объяснять подобные вещи. Но в Новом Израиле, затерянном среди звезд, есть только мы, а от ближайших неевреев нас отделяет дюжина световых лет. Это, конечно, если не считать неевреями кунивару. (Могут ли считаться неевреями существа, которые вообще не люди? Я не уверен. Вдобавок кунивару сегодня утверждают, что они евреи. У меня голова кругом идет. Это вопрос талмудической сложности, а я, видит Б-г, не талмудист. Акива, Раши [1] Раши — акроним словосочетания «рабейну Шломо Ицхаки» (1040–1105), крупнейший средневековый комментатор Талмуда. , Гилель, помогите мне!) В любом случае в пятый день месяца сиван будет бар мицва сына моего сына, и я буду изображать гордого еврейского дедушку, как поступали все благочестивые евреи на протяжении шести тысяч лет.

Все взаимосвязано. Бар мицва моего внука, по сути, последнее звено в цепи событий, уходящих… как далеко? Ко дню, когда кунивару объявили о переходе в иудаизм? Или ко дню, когда дибук вошел в кунивара Сеула? Или ко дню, когда мы, беженцы, нашли плодородную планету, которую иногда зовем Новый Израиль, а иногда — Мазлтов-IV? Или ко дню Последнего земного погрома? Реб Йоселе Хасид мог бы сказать, что судьба моего внука Давида была определена в тот день, когда Г-сподь создал из праха Адама. Но я считаю это преувеличением.

Пожалуй, все началось в день, когда дибук завладел телом кунивара Сеула. До тех пор жизнь протекала не слишком сложно. Хасиды жили в своем поселении, мы, израильтяне, в своем, кунивару принадлежала остальная территория планеты, и все мы не совали нос в дела друг друга. После дибука все переменилось. Это случилось сорок лет назад, в эпоху первого поколения после приземления, на девятый день месяца тишрей в 6302 году. Я работал в поле, ведь тишрей — пора сбора урожая. День выдался жаркий, я работал быстро, напевая при этом. Я двигался вдоль грядок бобов, отмечая созревшие, когда на гребне холма, у подножия которого расположен наш кибуц, появился кунивар. Судя по неуверенной, шатающейся походке, с ним что-то случилось. Кунивар переставлял свои четыре ноги так, будто забыл, как ими пользоваться. Приблизившись ко мне примерно на сто метров, он крикнул:

— Шимон! Помоги мне, Шимон! Ради Б-га помоги!

В этом призыве о помощи оказалось много странностей, и я подмечал их постепенно, начиная с наиболее очевидной. Ни один кунивар не стал бы обращаться ко мне по имени, так как они соблюдают формальности. Еще более странным было то, что кунивар говорил на чистом иврите, а ни один из них в то время не знал нашего языка. Самым же странным представлялось то, что голос кунивара, глубокий и звучный, как две капли воды походил на голос моего дорогого покойного друга Йосефа Авнери. Это я осознал в последнюю очередь.

Кунивар доковылял до возделанного поля и остановился. Его тело тряслось, красивый зеленый мех свалялся от пота, а золотые глаза вращались в орбитах. Он расставил все четыре ноги, как ножки стола, и обхватил грудь руками. Я признал в куниваре Сеула, младшего вождя соседней деревни, с которым мы, жители кибуца, иногда имели дело.