Валентин Леженда - Разборки олимпийского уровня

Парис задумался.

Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.

Неплохо.

Очень неплохо.

Но все же не то.

Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?

За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?

М-да.

Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.

— Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.

Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.

Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.

Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.

— Дремлешь? — зло спросила Гера.

— Дремлю, — спокойно ответил юноша.

— Небось думаешь, как бы удрать от нас?

— Думаю, — подтвердил Парис.

— Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).

“Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.

Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).

От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.

Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.

Но вот что?

— Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.

— Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.

И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.

Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.

Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.

Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.

Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.

Голова у Париса немного закружилась.

— Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.

Юноша отрицательно покачал головой.

— Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.

— Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.

— Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…

Так была решена судьба великой Трои.

Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.

Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.