Антон Краснов - Семь отмычек Всевластия

— Два века? — легкомысленно взмахнув руками, отозвалась Галлена. — Ну, это не то препятствие, чтобы, взгромоздившись на дороге, стать непреодолимым.

Тогда Женя еще не понял, ЧТО имела в виду представительница слабого дионского пола. Два века, которые не могут стать препятствием, — это не могло уложиться в обычной человеческой голове.

Процесс учреждения банка закипел.

Все неприятности делятся на ожидаемые и неожиданные. К первым еще можно приготовиться, встретить их, так сказать, во всеоружии. Мудрые римляне не зря говорили: кто предупрежден, тот вооружен. А вот неприятности, имеющие свойства чертика из табакерки, появляющиеся неизвестно откуда, неизвестно зачем и неизвестно каким образом, подобием, манером, — с этим сложнее.

Именно к таким неприятностям следует отнести то, что произошло с еще не рожденным предприятием — СП «Люди & дионы». «Тео-банком».

В тот момент, когда юрист Козловский спокойно договаривал условия получения банковской лицензии, регистрации юридического лица и перечислял тому подобные юридические нюансы, дверь распахнулась, и ввалился старый Вотан Борович Херьян. Выглядел он, что и говорить, диковато, особенно в контексте городской повседневности. Общими усилиями удалось заставить его надеть рубашку, брюки и даже шляпу, но ничто не могло заставить его отказаться от совершенно дикого драного плаща и невероятных по своему дизайну старых опорок, которые даже обувью не назовешь. В таком виде Вотан Борович и рассекал, сподобившись уже дважды выйти на улицу и оба раза угодив в переплет. В первый раз его приняли за нищенствующего маргинала два мента и собрались уже было применить соответствующие меры, как вмешался Афанасьев и спас несчастных коллег Васи Васягина от зимы Фимбульветер, громов, молний и тому подобных штучек, в изобилии имевшихся в арсенале престарелого божества. Во второй раз он до полусмерти напугал какую-то рыхлую гражданку с сумками, громоподобно крикнув ей, будто она похожа на властительницу царства мертвых, великаншу Хель.

Вот и теперь, судя по тому как морщины прорезали лицо Вотана Боровича, сделав его похожим на модель горного кряжа в миниатюре, вид сверху, — что-то произошло. Вотан опустился в кресло с такой силой, что несчастный предмет интерьера крякнул и откатился к стене. Вотан выкинул перед собой громадные длинные ноги в чудовищных опорках и, выставив вперед нижнюю челюсть, завел чуть ли не стихами из скандинавского эпоса:

— Владею тайной я, которую отдать намерен ветрам, несущим зерна жизни, и зраку черному луны, всходящей в полночь.

— А если попроще? — буркнул рыжеволосый Эллер. — Ты, дед, будь проще, и люди к тебе потянутся.

«Фраза из репертуара Коляна Ковалева, — отметил Афанасьев и тут же, поймав на себе взгляд Эллера, домыслил на редкость льстиво и угодливо, — эти превосходные пришельцы, будь славны они в веках, овладевают нашим языком с быстротой, достойной горного потока!.. О великие!»

Эллер довольно кивнул. А вот Вотан пребывал в гневе.

— Попроще? Попроще изречет тебе козлище твой, Тангриснир зловонный! — не унимался новоиспеченный гражданин Херьян, бывший определенно на взводе, как будто в зад ему воткнули не одно, а целый комплект шил. — Как смеешь ты говорить так с дедом? Молчи, негодное порождение ветра! Не то…

Старый маразматик затопал ногами, а потом, швырнув на пол свою собственную шляпу, принялся топтать и ее. Судя по тому состоянию, в каком она находилась, это надругательство свершалось над ней не впервые.

Редкие седые волоски тщедушной копной упали на широченные костлявые плечи неистовствующего диона. Вотан топтался и загребал ногами, как кот, зарывающий только что наделанную кучку. Люди (в составе Афанасьева, Коляна Ковалева и юриста Козловского) и дионы в полном составе ожидали, выражаясь по-современному, окончания шоу. В чем дело? Старый Вотан не похож на челове… тьфу ты!.. не похож на существо, которое будет пузыриться, пениться по пустякам. Значит, что-то случилось.

Наконец танец гнева в исполнении Вотана Боровича прекратился. Он подобрал с пола свою потасканную мятую шляпу, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что к ней прилип окурок и остатки бутерброда, брошенного на пол негигиеничным Поджо.

— Пребываю я в радости великой! — вдруг объявил престарелый танцор.

«Ну и дедуля, — безо всякой боязни подумал Афанасьев, потому что и Альдаир, и Эллер, и все остальные дионы пропускали сквозь свои мозговые клетки сходные мысли. — Ну и дедуля! Если он радость выражает такими варварскими методами, с вышибанием двери, танцами на шляпе и так далее, то каков же он в ярости?.. Помесь разъяренного бегемота с паровозом, сходящим с рельсов? Наверное».