У дальней стены располагалось панно, инкрустированное драгоценными камнями. Здесь были матово-черный оникс, что ведет на подвиги и вселяет веру, изумрудно-желтый хризолит, что бережет сон и сохраняет ясность ума, янтарно-золотой берилл, что придает силы в пути, лазурно-голубой агат, что предохраняет от ядов и дурного глаза. Здесь были аметист и гранат, сапфир и сердолик, рубин и топаз. (Правда, если вы думаете, что Урчи был способен различить все эти камни, то сильно заблуждаетесь, принимая его за ювелира.)
Все камни были покрыты слоем пыли и копоти, но еще можно было различить общее изображение — огромное око, казалось бы, видящее всех и все. Но это был не злобный взор, что так любят рисовать некоторые фанатики, как будто говорящий всем и каждому, что некуда им спрятаться и, где бы они ни находились, их ничтожество будет обнаружено, выволочено на всеобщее обозрение и примерно наказано. Нет, это был спокойный и понимающий взгляд, который словно утверждал, что я — это ты и мы способны понять друг друга и разделить наши мысли и чувства.
В основании панно лежал камень, это от него исходил тот тусклый свет, освещавший все помещение. Камень не отличался особой красотой, размером был с детский кулачок, и его можно было легко спутать с любым другим, что путник походя отпихнет со своего пути, если бы не то же изображение всевидящего глаза, украшавшее и стену.
Рядом с постаментом, на котором находился камень, было пусто, и только неподалеку, почти не видная из-за падающей тени, валялась груда доспехов, но она вовсе не напоминала рыцаря, пусть даже и поверженного.
Урчи, зачарованный сиянием камня, подошел и, любуясь, взял его в руки. В эту же секунду в зале что-то неуловимым образом изменилось. Какая-то мелочь, не более чем порыв ветерка из отверстия в потолке, легкая, как взмах крыла, незаметная, как неспешный рост дерева, неслышная, как наступление ночи.
Он не сразу понял, что же случилось, и лишь потом осознал: нечто, принимаемое им ранее за груду доспехов, имело свой глаз. И этот глаз смотрел на него неодобрительно.
— После стольких лет, — с видимым удовольствием сказал глаз, — наконец-то нашелся желающий украсть амулет. А то я уже начал сомневаться и думать, что годы тренировок пройдут зря.
Глаз довольно обвел все помещение, которое в полной мере отражало следы его усердия и воинского умения, подмигнул и продолжил:
— Я, честно говоря, тебе даже признателен — здесь становилось скучно и однообразно.
Груда доспехов потянулась, встала и превратилась в нечто, размером с теленка с огромной мордой, похожей одновременно на медведя и собаку. Тело его было полностью покрыто тем, что при ближайшем рассмотрении оказалось чешуей, но все же и вблизи напоминало латные пластины, что составляют основу самых крепких панцирей. Хвост его ничуть не смахивал на собачий — это был скорее хвост змеи или даже крокодила, очень гибкий, но покрытый чешуей и с костяным набалдашником на конце, что делало его похожим на кистень.
Урчи понял, что они друг другу не нравятся. Такое часто бывает и при встрече людей: иногда увидишь человека и сразу воспылаешь к нему любовью и симпатией, а то и наоборот, человек слова не сказал, а не по душе он тебе, и все тут. Но хорошо, когда ты можешь себе позволить отказываться от общения с человеком по той только причине, что у него нос крючком или свернут набок, а смех как шипенье тарантула или рев бизона. Плохо, если отказываются от тебя, и твой нос, походка, смех или имя, в конце концов, становятся веским и непреодолимым препятствием к дальнейшему общению, а иногда и основой для преследования и наказания.
Но Урчи рассудил, что зверь не человек, и с ним договориться будет попроще. Поэтому он собрал волю в кулак (прямо скажем, вся его воля в этот момент могла поместиться и в очень маленьком кулачке), и продумал убедительно аргументированную речь, начав ее красноречивым вступлением.
— Ты кто? — выговорил он дрожащим голосом, до боли сжав руки, дабы им тоже не передалась эта дрожь.
— Вот это я одобряю! Всегда перед тем, как начинать смертный бой, необходимо как можно больше узнать о противнике! Молодец! Мог бы стать неплохим стратегом. Даже жаль, что не придется. Отвечу на твой вопрос: я — драконий пес.
— Как-как, пес дракона?
— Нет-нет, драконий пес. Пес дракона — это когда жил да был дракон, он подобрал собачку и заставил двор охранять (как будто тех, кто рискнет зайти в гости к дракону, отпугнет злая собака). А мы, драконьи псы, — особый вид. Можно считать, меньшие братья драконов — наверно, в древности у нас и был общий предок, но потом, видно, мы разошлись во мнении, какие качества и свойства надо в себе развивать в процессе эволюции, поэтому-то драконы одно, а мы — другое. А вот с собаками мы не имеем ничего общего, просто название привязалось. А здесь я поставлен охранять могущественный амулет. Можно сказать, как родился, так сюда и определили, предназначение мое такое.
Читать дальше