Юлия Зябрева - АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира

Оказалось, что меня нелегко завалить даже из ружья... хорошо, из карабина, по мне -- так никакой разницы. Но никакого ружья не нужно, чтоб я умерла от тоски без любимого человека.

-- Побриться. Постричься. Помыться. Переодеться, -- строго перечисляла мама то, что должен был сделать Косичкобородый монстр. -- И вот когда ты придёшь ко мне чистый, бритый, стриженный, в нормальной одежде, тогда я посмотрю, стоит ли мне вообще с тобой о чём либо разговаривать. Если же нет, пеняй на себя. Я уже сказала.

А зря я перестала слушать, о чём они говорят! Теперь не буду знать, что такого сказал Акакий, что мама решила дать ему шанс.

Возле самого дома нам с Эдиком удалось уговорить папу, чтобы он позволил мне идти самостоятельно.

Первые шаги дались трудно, зато окончательно улетучилось ощущение нереальности тела. Даже удалось понять, что лёгкая дрожь в мышцах никак не связана с ранением: просто я давно уже столько много не бегала, сколько за этот долгий-долгий день.

По телу от головы до пят и обратно прокатывались волны усталости, но я довольно-таки бодро добралась до своей комнаты на втором этаже. Даже не воспользовалась ни одним из предложений помощи, поступивших поочерёдно от мамы, папы, Эдика, тёти Вали и даже "сладкой парочки". Когда Фил успел снова стать человеком, я так и не углядела.

Двигалась я всё легче. Собрать полотенца, мочалки и комплект свежей одежды оказалось значительно проще, чем ожидалось. А принять душ -- вообще легче лёгкого.

Сделав воду погорячее, я старательно смывала с себя все переживания, накопившиеся за день -- и правда, каким долгим он получился! Даже не верится! Смывала сгустки крови с груди. У меня раньше никогда не было таких тяжёлых телесных повреждений, поэтому скорость заживления раны не переставала удивлять. Кожа выравнивалась прямо на глазах!

Любимый гель для душа, "зелёный чай", пах сегодня особенно приятно. Я сняла душ со стойки, прикрыла глаза... и внезапно вспомнила, что так пахнет вовсе не мой гель для душа, а Эдик!

Похоже, я уже полностью пришла в норму, потому что в следующую секунду пинком открывала в дверь, одновременно закручиваясь в широкое полотенце.

Эдик тёр лоб, сидя на полу у двери.

Ага. Всё-таки шишке -- быть!

-- И что это ты тут делаешь? -- ласково пропела я, осознанно копируя мамины интонации.

Мой любимый в который уже раз покраснел до корней волос и жалобно сложил бровки домиком:

-- Наденька, прости меня, пожалуйста! Я больше не буду!

Я прикусила язык, чтобы не повторять слов Акакия о том, что больше и не нужно. Помогла Эдику встать.

-- Как нога?

-- Терпимо.

-- Ты за мной подглядывал?

Неожиданно ясный взгляд без тени смущения поразил меня в самое сердце. Ага, туда же, куда не так давно попала пуля.

-- Нет. Я не подглядывал. Я любовался тобой. Ведь я люблю тебя, Надя.

Это была моя очередь краснеть.

Кажется, у меня покраснели даже пальцы на ногах.

У меня не находилось других, новых слов, чтобы самой себе рассказать, как же он прекрасен, и чтобы объяснить ему, как сильно люблю его -- я, и поэтому молчание затягивалось.

-- Наденька! Эдик! Ну где вы там! У нас уже всё стынет! -- раздались крики с кухни.

-- Э... если ты не против, Эдик, я пойду... оденусь.

Он промычал что-то невнятное, и, уже закрывая дверь в ванную, я доверительно сообщила ему:

-- Я тоже люблю тебя, солнышко!

Если бы только мы были одни в доме -- о! У этой ситуации могло бы быть совсем другое продолжение... но, увы, когда мы спустились вниз, оказалось, что гостей в доме прибыло.

На нашей кухне стало тесно оттого, что появился новый предмет мебели -- шикарное инвалидное кресло, населённое очаровательной бабушкой, чем-то похожей на миссис Хадсон из фильмов про Шерлока Холмса... не то на самого Шерлока Холмса. По крайней мере, трубка у неё была, да ещё какая!

-- Здравствуйте!

Она первая обратилась к нам, и мы с Эдиком пролепетали в ответ что-то невразумительное. Кроме нас и этой бабушки на кухне были ещё папа, мама, тётя Валя, Фил, Вера и Вольф.

Почему-то мама выглядела... расстроенной? Удивлённой, напуганной? Готовой то ли плакать, то ли смеяться...

Да, когда мы вошли, эта странная бабушка в кресле что-то говорила. Может быть, мамино состояние было связано с её словами?

-- Меня зовут Селестина, -- сообщила между тем бабушка, умудряясь каким-то непостижимым образом одновременно говорить и пускать дым колечками. -- Я так понимаю, вы и есть Наденька и Эдинька, верно?

Эдинька поперхнулся от такого поименования от совершенно постороннего человека, а я почему-то даже не удивилась, только кивнула: