Сергей Панарин - Флаг вам в руки!

Циклоп обиженно замер. Он же хотел помочь!

И вдруг он увидел приближавшихся с севера сородичей. Это было потрясение посильнее грубости Палваныча. Гроссмалыш настолько обрадовался, что не заметил суровой решительности на лицах боевых циклопов Наменлоса и здоровенных молотов в их могучих руках.

Одноглазые великаны, присягнувшие королевству, были старше Гроссмалыша лет на тридцать. Матерые здоровяки, они уже занесли молоты над лохматыми головами, но тут молодой циклоп закричал:

— Привет, братья! Вы есть! А я ведь читал в людских книжках, что больше никого из нас нету… Вы из какой семьи будете?

— Нечего с ним болтать, Гром, — пророкотал один из циклопов. — С нашим-то приказом…

— Брось, Град, — ответил Гром. — Прихлопнуть салагу мы всегда успеем. Рожа кажется знакомой… Эй, карапуз, мы из рода Айнеглаззен! А ты?

— И я! — Гроссмалыш захлопал в широченные ладоши.

— Чем докажешь? — Град подозрительно прищурился.

— Вот… у меня родимое пятно… — молодой циклоп начал снимать порты. — На левой ягодице… В форме тонущего трехмачтового парусника…

— Гляди-ка, Град, да он брат нам! — воскликнул Гром, бросая молот и демонстрируя свое пятно.

Град задумчиво стянул штаны и посмотрел на свою задницу. Такое же…

Он шмыгнул носом. Из глаза потекла счастливая слеза.

— Братишка?!. Гроссмалышка?!. Ты ли это, сосунок?!

Циклопы бросились друг другу в объятья. Люди отбежали подальше.

«Индийское кино, — Коля поморщился. — Хорошо, хоть не поют».

А циклопы, как по заказу, грянули песнь радости:

Айнеглаззены, вперед!

Глаз за глаз, рот за рот.

Опа, опа, потомки мы циклопа!

— Убирайтесь отсюда! — заорал Лавочкин. Радостные циклопы удалились, подгоняемые магией знамени.

Король Наменлоса растерянно разводил руками и сокрушенно стонал:

— Предатели! Неблагодарные свиньи! А жестокая сеча?!.

Кризис с циклопами миновал, однако народ продолжал нервно переговариваться и смотреть за спину прапорщика.

— Что дальше, рядовой? — зло спросил Палваныч.

— Командуй колдунам отход.

— Нашел дурака!

И тут Колины глаза расширились: за прапорщиком выросла фигура отвратительнейшего тролля.

Хельга показала пальцем на чудовище. Дубовых обернулся и замер, не двигаясь с места.

— Беги! — закричала Страхолюдлих.

— Х'чу хл'йту! Хтд'й! — выдавил из себя тролль.

— Чучело ты нерусское, в смысле, ненемецкое! — крикнул Палваныч. — Что сказал-то?

— Х'чу хл'йту! — повторил монстр, страдая от невозможности преодолеть языковой барьер. — У! У!

— Чего?

Тролль размахнулся дубьем и шарахнул по тому месту, где только что был прапорщик. Он бы его расплющил, но в последнюю секунду Коля пожелал, чтобы Дубовых переместился ближе к Всезнайгелям.

Те воспользовались случаем и схватили Палваныча за руки.

Промазавший монстр обиделся на нечестную игру. Ударив себя кулаком в грудь, заревел.

Рев тролля, как всегда, имел оглушительный успех: люди затыкали уши и валились наземь. К счастью, тролль ограничился коротким, секунд на пятнадцать, рыком. Основные действующие лица драмы остались на ногах. Прапорщику скрутило живот, Тилль упал на колено, а из носа Страхолюдлих потекла кровь. Конные занялись усмирением испуганных лошадей.

— Черт бы тебя побрал, солдат!!! Отставить спектакль! — заорал Палваныч, глядя на неторопливо приближающегося тролля и полагая, что это подручный рядового.

— Наконец-то он вызвал своего беса! — облегченно выдохнула Хельга.

— А-а-а-а!!! — завопил за спиной Лавочкина Аршкопф, размахивая дымящимися руками. — Товарищ прапорщик, я не могу его побрать! Он жжется, как святой!!!

— Тогда сгинь с этим косорылым чудищем куда-нибудь поглубже, ядрен кретин!

Нечистый растворился в воздухе, а мгновением позже исчез и тролль.

— Хельгуша, — Палваныч грустно и любовно глядел на подругу. — Месть придется отложить. Я не имею права рисковать личным составом в невыгодном положении.

— Хорошо, Пауль. Я разочарована, но не побеждена. Мы отходим.

Коля кивнул Иоганну и Тиллю. Те отпустили прапорщика.

Колдуны и ведьмы темного ордена сняли оцепление, стали кучковаться в стороне.

Парень освободил Хельгу.

— Я в вашем распоряжении, товарищ прапорщик.

Дубовых зашагал к солдату. Уверенность в себе постепенно восстанавливалась до обычного уровня. И возросла стократ, когда Палваныч почувствовал, что говорит с дезертиром-самовольщиком на родном, русском языке!

— Ты как меня сюда закинул, Энштейна обрубок?!