Курт Воннегут-мл - Табакерка из Багомбо

Конверс разглядывал их с непониманием и сочувствием.

— Ну что поделать, дела есть дела, — наконец проговорил он. — Это никак не отражается на вашем гостеприимстве. Бог свидетель, в этой стране нет дома, лучше приспособленного для развлечений, чем ваш. Все, что от вас требуется, — только щелкнуть выключателем или нажать кнопку — и человек может получить все, что пожелает.

Эрл прошел по толстому ковру к книжному шкафу, рядом с которым располагалась очередная панель с кнопками. Никаких обозначений при них не было. Он нажал одну — и вокруг дома вспыхнули спрятанные в кустах яркие светильники.

— Не то.

Он нажал другую. С гудением начали раскрываться гаражные двери.

— Нет.

От нажатия следующей в дверях появилась горничная.

— Вызывали, мистер Фентон?

— Простите, ошибка, — сказал Эрл. — Это не то, что я хотел.

— Что вы хотите, Эрл? — озадаченно спросил Конверс.

— Мы с Мод хотели бы начать этот день заново, — ответил Эрл. — Покажи, какую кнопку нажать, Лу.

Была осень, и деревья за стенами школы Линкольн становились того же ржавого цвета, что и голые кирпичные стены в репетиционном зале оркестра. Джордж М. Гельмгольтц, руководитель отделения музыки и дирижер, был окружен футлярами и складными стульями, и на каждом стуле сидел очень молодой человек в нервной готовности продудеть что–нибудь или — в случае секции ударных — что–нибудь отбить, едва мистер Гельмгольтц взмахнет белой палочкой.

Мистер Гельмгольтц, человек лет сорока, который считал свой огромный живот признаком здоровья, силы и достоинства, ангельски улыбался, словно вот–вот выпустит на волю самые изысканные звуки, какие когда–либо слышало ухо человека. Палочка скользнула вниз.

— Блю–ю–юмп! — сказали большие сузафоны.

— Бле–е! — откликнулись валторны.

И корпящий, визжащий, сварливый вальс начался.

Выражение на лице мистера Гельмгольтца не изменилось, когда басы сбились с такта, когда деревянные духовые растерялись и стали неразборчивы, лишь бы никто не заметил ошибки, а секция ударных звучала, как битва при Геттисберге.

— А–а–а–а–та–та, а–а–а–а–а, та–та–та–та! — Звучным тенором мистер Гельмгольтц запел партию первого корнета, когда первый корнетист, побагровевшей и потеющий, сдался и обмяк на стуле, опустив на колени инструмент.

— Саксофоны, я вас не слышу, — крикнул мистер Гельмгольтц. — Хорошо!

Это был оркестр «В», и для оркестра «В» играл неплохо. На пятой репетиции за учебный год нечего ждать лучшей сыгранности. Большинство учеников только поступили в оркестр и за предстоящие годы в школе приобретут достаточно артистизма, чтобы перейти в оркестр «Б», репетиция которого начнется через час, и, наконец, лучшие из них завоюют места в гордости города, «Оркестре Тен–сквер» школы Линкольн, иначе называемом «А».

Футбольная команда проигрывала половину матчей, баскетбольная команда проигрывала две трети своих, но оркестр — за десять лет под началом у мистера Гельмгольтца — до прошлого июня не уступал никому. Он первым в штате использовал в парадных шествиях жонглеров с флагами, первым включил в программу хоровые номера помимо инструментальных, первым широко применил тройное модулирование, первым прошел головокружительным ускоренным маршем, первым зажег фонарь в своем большом барабане. Школа Линкольн поощрила музыкантов оркестра «А» свитерами с буквами своего названия, и свитера пользовались огромным уважением — как и следовало. Оркестр десять лет кряду побеждал на конкурсе школ штата — до провала в июне.

Пока оркестранты «В» один за другим выпадали из вальса так, словно из вентиляции струился перечный газ, мистер Гельмгольтц продолжал улыбаться и помахивать палочкой уцелевшим и мрачно обдумывал поражение, которое потерпело его детище в июне, когда школа Джонстауна победила секретным оружием — большим барабаном семи футов в диаметре. Судьи, будучи не музыкантами, а политиками, слышали и видели только это «восьмое чудо света», и с тех пор мистер Гельмгольтц тоже ни о чем больше не думал. Но школьный бюджет и так кренился от расходов на оркестр. Когда попечительский совет выделял последнее спецассигнование, о котором мистер Гельмгольтц так отчаянно умолял (деньги на проволочные плюмажи с мигалками и батарейками для вечерних матчей, — все сооружение предполагалось прикручивать к шапкам оркестрантов), то заставил его, как запойного пьяницу, поклясться, что, помоги ему господи, это последний раз.