Татьяна Чернявская - Пешки

«Да, чего я кочевряжусь? Здесь всё равно никто не увидит», — мысленно успокоила себя духовник и вместо полагающейся сложной причёски наскоро стянула волосы лентой.

Вполне удобный, а главное, привычный в широких кругах и поощряемый простым населением вариант с косой для неё был закрыт, так как потерянные год назад во время неудачного практикума волосы успели дорасти только до середины лопаток и при всей своей густоте являли косу уж больно тщедушную. Являть же из них «веник», дозволительный для молодых чародеек, не хотела уже сама Яританна.

Девушка решительно тряхнула головой, одела плетёные сандалии, найденные на чердаке специально для отдыха, сделала шаг за порог и… развернулась, шустро проверила крепость верёвок пленника и всё‑таки вышла…

«А если он придёт в себя до того, как мы вернёмся? Не развяжется, так уползти сможет…»

…вернулась, насилу, упираясь ногами и едва не надрываясь, подтащила предположительного разбойника к печке, с трудом распутала собственный узел, с помощью дополнительных верёвок и феноменальной изворотливости, взвалила тело на под и примотала к задвижке, дымоходу и какой‑то подпорке неизвестного предназначения, вытерла пот, зареклась больше не ругаться нехорошими словами, развернулась, вышла…

«А если он придёт в себя, не сможет выпутаться и начнёт орать, пока его не услышат подельники или соседи, ещё стражников вызовут…»

…вернулась, закрыла ставни, осмотрела вещи на предмет ненадобности, пожалела последнюю тряпку, обнаружила шапку самого парня, скомкала и вставила вместо кляпа, вымыла руки, проверила ставни, вышла…

«А если… лучше без „если“, так совсем не выйду. Понадеемся на счастливый случай, хотя лучше было бы применить чародейство и поставить сеть. Ага, на всех тут будешь ставить сетки, пока весь запас не израсходуешь, а когда вурдалак нападёт, будешь рассказывать, какая ты предусмотрительная».

… покрепче припёрла дверь, перебросила тяжеленный навесной засов, проверила крепость замка, провернула на два с половиной оборота, запихнула его во внутренний карман и пошла…

«Нет, если придётся где‑нибудь бегать, я могу его потерять. А я могу его потерять и не бегая. Или вдруг Эл вернётся раньше меня и попробует в окно залезть, а там этот…»

… развернулась, вынула ключ, долго искала подходящее место, дважды перепрятывала, не оценила способ сушки крыса, разбила глиняный черепок, вытащила из щели в пороге провалившийся ключ, в сердцах привесила его на одну верёвку с крысом, развернулась к саду…

«Может, стоило хоть хлеба взять на всякий случай. Вдруг долго её искать придётся и проголодаюсь…. Всё! Сейчас же выйти!»

Яританна мысленно дала себе побудительного пинка.

Не будучи любительницей пустой растраты силы, девушка болезненно относилась к бытовым заклинаниям, и эта болезненность ярко отражалась на их качестве. Поэтому создать «клубочек» ей удалось лишь с третьей попытки и то, почти вывернув кисть. Без таких жертв вполне можно было обойтись, следуя по достаточно глубоким отпечаткам босых ног, надломам на ветках и прочей дребедне для следопытов. Однако если таким образом преследовать травников, можно самому забрести в такие дебри и болота, что потом будут самого с собаками разыскивать. С этими любителями экстремального времяпрепровождения на свежем воздухе проще ориентироваться на непосредственно тело, чтоб найти наверняка. Синевато — зелёный сгусток с ниточкой — петлёй, повис на руке духовника, медленно стёк на землю и покатился вслед за Алеандр. Девушка проверила крепость петли на пальце и пошла следом.

— Я всё никак в толк не возьму, тебя из колыбели уронили или ты сама после восполнила этакое упущение, головой о стену приложившись? — с лёгкой язвительностью в голосе поинтересовалась духовник, обвиснув поперёк ветки и меланхолично ковыряя большим пальцем ноги шишковатый нарост на иве.

Заросли были знатные, густые, царапучие. Повсюду были окривевшие от не самых благостных миазмов смытого весенним паводком сельского кладбища деревца с погрызенной въедливой мошкарой тонкими листьями. Их корни пренеприятнейшим образом бугрились из земли, недобро напоминая вывороченный скелет какого‑то очень уж древнего монстра, что не вынес терзаний совести из‑за творимых преступлений и добровольно наложил на себя руки — лапы (или что там ещё у этих монстров можно на себя накладывать с горя), одеревенев всеми конечностями назло несчастным любителям побегать по заливному лужку. Природа столь хитроумных подлянок от собственного порождения терпеть не стала и от всех щедрот души напустила меж корней — останков длинной осоки и тонких прутьев молодой, но уже удивительно наглой поросли плакучей ивы, превращая лужок в щетинистый и совсем уж непримечательный почти болотистый плешь в буйных зарослях Чвыровых кущ. Разумеется, предприимчивая фауна не оставила без внимания столь завидную экосистему. Ни природе, ни людям до такого произвола дела не было, что обещало в скором времени разродиться нашествием расплодившихся гадов на ни в чём, ну или почти ни в чём, не повинных отдыхающих.