Андрей Лях: Синельников (сборник рассказов)

— Брюн, — сказал я, — давай позовем дедушку Вольфа, а то как-то неудобно.

Старый солдат выглядел, прямо скажем, далеко не лучшим образом, но страйкбольный камуфляж со всеми причиндалами сидел на нем безупречно.

— Здравствуйте, майор, как видите, у нас сегодня редкий денек затишья, так что я предлагаю вам вместе пообедать, присаживайтесь… У меня хорошие новости. В штабе собираются сделать вам сюрприз, но я не поклонник подобных вещей и коварно раскрою их планы: получено решение о присвоение вам звания подполковника. Несколько дней, придут документы, и мы будем вас поздравлять. Я знаю, вы не пьете, это разумно, но, может быть, в такой день…

— Благодарю вас, господин полковник, — отвечал дедушка, и в самом деле принимаясь за еду. — Не скрою, мне приятно признание моих заслуг перед отечеством… хотя я и догадываюсь, что обязан этим исключительно вам.

— Оставьте, майор, такие офицеры как вы — главное достояние наших вооруженных сил. Посмотрите лучше вокруг, какая чудесная осень, настоящее бабье лето, словно и нет никакой войны…

— Вы правы, господин полковник, — кивнул Вольфганг. — Скажу еще раз — я рад званию, но уже принял решение. Это моя последняя кампания. Если уж Господь не удостоит меня смерти в бою, то по заключении мира я выхожу в отставку. Чувствую, что пришла пора. Я совсем уже не тот.

— Боже мой, майор… Но что же вы станете делать? Чем займетесь?

— Я получил письмо от сестры, из Дюссельдорфа… у нас там дом, его построил еще мой дед. Мои племянники выросли… я помню их совсем еще детьми, а теперь уже у них самих дети, и тоже взрослые люди, их я вообще никогда не видел… Отправлюсь в родные места, представляете, полковник, они мне снятся.

— Боже мой, Бруно, — воскликнула Брюн, — это ужасно, немедленно заканчивай войну и верни дедушку домой!

— Верно, верно, — согласился Руди. — Заключай мир, один черт не знаете, с кем воюете — если даже с русскими, то однофигственно вам вдвоем с дедом Сталинграда не взять, хоть всю Аргентинскую сборную вместе с Марадонной запиши к себе в полк!

— Река, набережная, липы, каштаны, Старый город, — продолжал дедушка Вольф. — Наверное, все изменилось, я ничего не узнаю… Вам доводилось бывать в Дюссельдорфе, господин полковник?

Ответить я ничего не успел, по причине грянувших событий, так что теперь можно лишь гадать, какая фраза так и не родилась на свет; в памяти сохранились лишь смутные обрывки мысли о том, что возвращение майора в реальное время и пространство — дело замысловатое и рискованное.

Каюсь, моя вина, упустил я из виду Магду, за всей этой кутерьмой начисто про нее забыл, и тем допустил страшный, фатальный промах. Еще третий закон Ньютона предостерегает — если ты не видишь Магдалену Ветте, это не значит, что ее нет. Она очень даже есть, незримо парит в вышине, как горная орлица, зорко следит за событиями и думает свою крепкую думу.

В этот раз додумалась она до того, что бесповоротно озверела. Старый Карл ее выгнал, я окончательно растоптал ее самолюбие, а сладостно предвкушаемая драма и скандал в семье Ветте неожиданно вырулили к абсолютно нестерпимому хэппи энду. Ясное дело, ненависть закипела в Магде на таком градусе, что в момент сожгла все предохранители, и фрау Ветте решила уйти, громко хлопнув дверью, то есть напоследок напакостив сколько возможно.

Уверен, что в тот момент, когда мы, стоя между автомобилями, прощались с Амалией и Хельмутом, Магдалена уже звонила в психиатрическую клинику доктора Шлиеркампа и срывающимся голосом расписывала, какую угрозу для общества представляет Брюн. Доктор и без ее актерских ухищрений знал, что ситуация чревата, в словах пока еще действующей жены Старого Карла ничуть не усомнился, и немедленно распорядился выслать бригаду экстренного реагирования. Во главе этой бригады Магда и предстала перед нами, торжественно войдя той самой своей знаменитой походкой, где, по выражению классика, каждый шаг оказывал великую милость паркету, которому выпало счастье оказаться под ее ногами.

Итак, Магда и с ней — трое шкафов в белых халатах: один явственно начальник, видимо, врач, с какой-то бумажкой в форме анкеты, и двое громил-санитаров — в руках палка с петлей, уже мне знакомые резиновые тросы и пневматическая пукалка для стрельбы шприцами с транквилизаторами. Без всяких объяснений, по одному только ужасу в глазах Брюн я сообразил, кто они такие и зачем пожаловали. У всех троих в глазах охотничий азарт — переговоры бессмысленны, они только и ждут какого-то сопротивления, и чем энергичнее, тем лучше, слепому видно, что ребята свое дело знают.