Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть - Сумерки. Переосмысление (сборник)

– Это ты Бофорт Свон? – раздался девчоночий голос.

Обернувшись, я увидел симпатичную девушку с детским личиком и светлыми волосами, старательно выпрямленными утюжком. Она дружески улыбалась мне и явно не считала, что от меня воняет.

– Бо, – с улыбкой поправил я.

– А я Маккайла.

– Привет, Маккайла.

– Помочь тебе найти следующий класс?

– Вообще-то я в спортзал. Думаю, не заблужусь.

– Мне туда же. – Она страшно обрадовалась, хотя в этой маленькой школе такие совпадения неудивительны.

Мы отправились на урок вместе. Маккайла оказалась болтуньей – почти все время говорила она одна, и меня это вполне устраивало. До десяти лет она жила в Калифорнии, поэтому хорошо понимала, как мне не хватает здесь солнца. Выяснилось, что и на английском мы в одной группе. Из всех, с кем я познакомился в этот день, она была самой приятной и легкой в общении.

Но перед тем, как мы вошли в спортзал, она спросила:

– Ты что, ткнул Эдит Каллен карандашом? Никогда не видела ее такой.

Я поморщился. Значит, не только я заметил ее странности. Видимо, Эдит Каллен обычно ведет себя иначе. Я решил закосить под дурачка.

– Ты про девчонку, с которой я сидел на биологии?

– Ага, – подтвердила Маккайла. – Унеслась как ужаленная.

– Без понятия, – ответил я. – Мы с ней не разговаривали.

– Странная она какая-то, – вместо того, чтобы уйти в раздевалку, Маккайла медлила. – Если бы тебя посадили со мной, мы бы обязательно поговорили.

Улыбнувшись ей, я ушел в мужскую раздевалку. Хорошая девчонка, и я ей, кажется, понравился. Но этого слишком мало, чтобы забыть странные события предыдущего урока.

Учительница физкультуры, тренер Клапп, нашла для меня спортивную форму, но не стала настаивать, чтобы я немедленно переоделся и приступил к занятиям. В Финиксе на физкультуру в старших классах надо было ходить только два года. А здесь она была обязательной все четыре. Мой персональный ад.

Я смотрел четыре волейбольных матча одновременно и вспоминал, сколько травм заработал – и причинил – играя в волейбол. Меня мутило.

Наконец прозвенел звонок с последнего урока. Я нехотя потащился в административный корпус, относить карточку. Дождь утих, но налетел сильный ветер, вдобавок похолодало. Я застегнул молнию на куртке и сунул свободную руку в карман.

Но едва войдя в теплую приемную, я обомлел.

Прямо передо мной, у стойки, стояла Эдит Каллен. Я сразу узнал ее по растрепанным бронзовым волосам. Похоже, она не слышала, как я вошел. Прислонившись спиной к стене, я ждал, когда очкастый секретарь освободится.

Эдит убеждала его негромко и нежно. Суть разговора я уловил сразу же: она просила перенести биологию в ее расписании с шестого урока на какое-нибудь другое время, какое угодно.

Не может быть, чтобы она добивалась этого из-за меня. Должна быть еще какая-то причина, что-то наверняка случилось до того, как я вошел в кабинет биологии. Недовольство на лице Эдит наверняка объяснялось чем-то совершенно иным. Не может быть, чтобы совершенно незнакомый человек с первого взгляда проникся ко мне столь сильной антипатией. Не настолько я важная персона, чтобы так остро реагировать на меня.

Дверь снова открылась, холодный ветер пронесся по приемной, зашелестел бумагами на столе, потрепал мои волосы. Вошедшая девушка молча подошла к стойке, положила какую-то бумагу в проволочный лоток и снова вышла. Но Эдит Каллен словно окаменела, потом медленно обернулась и снова уставилась на меня в упор. Ее лицо было неправдоподобно безупречным, без единого изъяна, который придал бы ей хоть что-то человеческое, а глаза смотрели пронзительно и горели ненавистью. На миг мне стало по-настоящему страшно, настолько, что волосы на руках встали дыбом. Как будто я предчувствовал, что сейчас она достанет пушку и пристрелит меня. Взгляд длился всего секунду, но был холоднее пронизывающего ветра. Эдит снова повернулась к секретарю.

– Ну ладно, – поспешно произнесла она мелодичным голосом. – Нельзя так нельзя. Большое спасибо вам за помощь, – она резко развернулась и скрылась за дверью, не удостоив меня взглядом.

Переставляя ноги неуклюже, как робот, и в кои-то веки побледнев, а не покраснев, я подошел к стойке и протянул секретарю подписанную карточку.

– Как прошел твой первый день, сынок? – спросил он.

– Прекрасно, – я соврал, голос дрогнул. Секретарь, кажется, не поверил мне.

Когда я дотащился до стоянки, мой пикап остался чуть ли не последней машиной на ней. В этом мокром зеленом аду он показался мне надежным убежищем, почти таким же родным, как дом. Я забрался в кабину и некоторое время сидел, безучастно глядя сквозь ветровое стекло. Но вскоре мне стало холодно, пришлось включить печку. Я повернул ключ, и двигатель с ревом пробудился к жизни. Я покатил к дому Чарли, стараясь ни о чем не думать.