Александр Слепаков - Порно для маленьких

Готовили обед, потом вместе этот обед ели. Борису показалось, что мама незаметно присматривается к нему, к тому, как он ест. И как будто прислушивается к его словам, к его интонациям… внимательней, чем обычно.

Потом мама сказала, что хочет прогуляться по Пушкинской, и чтобы Борис составил ей компанию. Они пошли в сторону университета, как-то машинально.

Мама рассказывала про летучих мышей очень интересно.

Что они ночью охотятся на насекомых, и, если бы не они, нас бы давно сожрали комары. Причем умеют хватать насекомых на лету, кружат вокруг фонаря и питаются комарами и мотыльками, летящими на свет. Спят, повиснув вниз головой, и умеют прятаться так удивительно, что люди их почти никогда не видят.

А для того, чтобы так прятаться от людей, надо людей неплохо знать и понимать.

И получается, что эти летучие мыши довольно умные.

Они хорошо знают, где границы человеческого мира, и стараются эти границы не нарушать.

Но у каждой из них мозг слишком маленький, чтобы понимать такие сложные вещи. Поэтому они живут стаями, и умеют создавать сеть, в которой мозг каждой особи соединен с другими, как мы соединяем компьютеры. И так они получают довольно значительный операционный ресурс, и могут переработать много информации.

И знают о жизни не так мало, как нам кажется. Вполне возможно, что они понимают, как их воспринимает человек, по крайней мере, на уровне чувств. А может им самим человек кажется исключительно уродливым жутким существом. Вдобавок огромным. У них есть все основания прятаться.

Да, но какое отношение это имеет к Борису, и почему маму это так беспокоит?

Они дошли до университетской библиотеки.

Библиотека выглядела слегка ужасно. Штукатурка потрескалась, балюстрада и ступеньки раскрошились, из них торчала вышедшая наружу железная арматура. Как после землетрясения. Никого это особенно не смущало, студенты и преподаватели спокойно поднимались и спускались по ступенькам, курили на площадке, щурились от яркого солнца, оживленно что-то говорили, смеялись или внимательно кивали в ответ.

В двухтысячном году в Ростове-на-Дону люди привыкли к виду разрушения, оно воспринималось как норма. Все это требовало ремонта еще до того, как началось «землетрясение». А оно началось в конце восьмидесятых, и, хотя земля в прямом смысле слова не тряслась, разрушения от этого меньше не стали.

Мальчику тогда было около восьми.

Раньше за зданием библиотеки был маленький скверик. Очень уютный именно потому, что отгорожен почти со всех сторон.

Там стояла прохлада в тени больших деревьев и заброшенный фонтан порос мхом. Потом на месте этого скверика построили большой жилой дом. И правильно, наверное, хотя скверика и жаль.

Правильно, потому что в девяностые годы минувшего только что двадцатого века именно закрытость скверика от улицы, делавшая его раньше таким уютным, создала бы там зону страха. Там бы убивали, насиловали, торговали наркотиками и так далее. Там и проституцией можно было бы заниматься, если кирпичом разбить фонарь.

Но часть скверика со стороны улицы сохранилась. Мама присела на лавочку, достала сигареты. Борис взял себе, они закурили.

– Я все думаю, – сказала мама, – ты утром вроде бы перепутал часовую и минутную стрелку. Можешь мне подробней рассказать?

– Ну… мне показалось, что я встал около четырех, – начал рассказывать Борис, – а когда ты встала, была половина восьмого. Не мог же я три с половиной часа поливать цветы.

– Ну, может, ты мечтал, – предположила мама, – в твоей голове проносились образы, ты погрузился в транс с лейкой в руках.

– Не погружался я ни в какой транс, – засмеялся Борис, – я полил цветы, потом рассматривал летучую мышь, потом пришла ты. На три с половиной часа это не тянет никак.

Мама молчала. Все-таки что-то ее тревожило, так Борису казалось. Потом она сказала:

– Ну хорошо… Пусть ты поливал цветы и рассматривал летучую мышь целых двадцать минут. Я пришла на балкон в семь тридцать. Значит, ты пришел туда в семь десять. Если ты перепутал стрелки, тебе должно было показаться, что часы показывают без двадцати три. Это никак не могло тобой восприниматься как «около четырех».

– Ну а если часы показывали семь часов восемнадцать минут, например? – предположил Борис, глядя на свои наручные часы.

– Тогда, – сказала мама, – ты бы, скорее, это воспринял как «около половины четвертого». А если бы ты смотрел на часы ровно в семь двадцать, то минутная стрелка уперлась бы в четыре, но часовая была бы еще довольно далеко от двенадцати. Это бы тоже не выглядело как около четырех. А на какие часы ты смотрел?