Олег Дивов - День вампира (сборник)

– Слушаю. – Котов сел прямее.

– Как ты должен теперь понимать, за тобой должок небольшой перед ней… – Генерал забрал у Котова бутылку и коротко приложился к горлышку.

– Еще какой должок! – подтвердил Котов, вкладывая в эти слова куда больше смысла, чем мог бы предположить генерал.

– Не случись с ней этого, не окажись я в курсе…

– …вам бы и в голову не пришло выслушать меня, когда я сам влип, – за генерала закончил Котов.

– Естественно. Но я уже знал о вампирах в городе. Знал из-за нее. И был готов услышать от тебя правду. Спасибо, что не удрал тогда, капитан. Спасибо еще раз.

– Пожалуйста, – сказал Котов просто.

– Так вот, капитан. Вдруг случится, что однажды вы с ней столкнетесь ночью вплотную. Да не вдруг, случится наверняка… Рано или поздно тут начнется п… дец! – неожиданно рявкнул генерал. – В общем, если сможешь – не убивай ее. А?

Котов одну руку прижал к сердцу, а другой обозначил какой-то многозначительный жест.

– Я подчеркиваю – если сможешь.

Котов в ответ вздохнул.

– Пусть это будет кто-нибудь другой, – сказал генерал тоскливо. – Совсем другой. Не наш. Чужой.

– Их нужно херачить всем миром, – не очень-то к месту сообщил Котов. – Поднимать народ и бить.

Теперь вздохнул генерал.

– Или найти противоядие. Вакцину.

– На, – генерал протянул Котову бутылку, в которой едва-едва плескалось на самом донышке. – Хлопни… Вакцины. Думаешь, я не хочу устроить им последний день Помпеи? Я – и не хочу?! Но ты сам видел этих… Москвичей. Скажи мне – как? Забудь о том, что они повсюду и буквально все на свете контролируют. Представь, как бы ты справился с одним-единственным таким. Ну?

– Должен быть способ, – твердо сказал Котов и выпил.

…Котов на ней жениться хотел. Молодая, привлекательная, энергичная. Работала в представительстве крупной торговой сети. Каждый месяц уезжала в Москву на несколько дней. Котову это нравилось. Он и сам бы не отказался выбираться почаще в мир. Нужно видеть, чем живут люди там, за границей маленького городка. Иначе не чувствуешь перспективы. Не понимаешь, какой смысл двигаться вперед, развиваться – ведь у тебя все есть, и ничего уже не надо. Котов свой город искренне любил, но знал за ним гадкое свойство размягчать мозги и доводить до освинения. «Вследствие духовного кризиса и отсутствия мотиваций». Эту роскошную фразу Котов подслушал из телевизора – так объяснял свое нежелание участвовать в Олимпиаде какой-то заграничный «летающий лыжник». Котов долго прикидывал, что же это за кризис может быть у человека, добровольно прыгающего с трамплина, и ответа не нашел. Но само выражение запало ему в память. Его даже коллеги некоторое время дразнили Духовным Кризисом. Надо сказать, молодой Котов, с его внешностью чахоточного провинциального аристократа, на ходячий духовный кризис весьма смахивал. Пока рот не раскрывал. Или не брал в руки пистолет. Язык у Котова от рождения был подвешен что надо, да и стрелял опер будь здоров. Языком он неплохо убалтывал начальство, а стрельбой заработал почетную грамоту за подписью знаменитого полковника Попова.

Впрочем, с той же легкостью Котов дотрепался до строгого выговора с занесением. А метким выстрелом едва не ухлопал сержанта Зыкова, не вовремя высунувшегося. Правда, строгача потом сняли, а Зыкову всего лишь отстрелило погон, разорвало портупею и чуть оцарапало плечо. Зыков пообещал затаить на Котова злобу и разобраться с ним, когда тот уволится из органов. Котов обозвал Зыкова тормозящим робокопом и заржавевшим терминатором.

В общем, Котова все любили.

А он почти любил свою Ленку. То есть любил ее очень, но не мог себе признаться в этом. Хотел быть с ней рядом как можно чаще и больше, ее хотел постоянно, без нее впадал в глухую тоску и становился раздражителен. Однако у самого Котова, в его умной и быстро соображающей голове, эти частички мозаики отчего-то не складывались в простое слово «любовь». Может, работа влияла. В милиции не было принято распространяться о чувствах и говорить о женщине в возвышенных тонах. Трудовая жизнь мента к этому не располагала. Начальник отдела, где Котов служил, жену и дочь называл ласково – «мои бляди». Менты, если их послушать, не любили, они трахали. И вот про трах болтали часто, помногу, с картинками.

Еще они очень хотели быть хорошими ментами. Но временами уходили в запои, не упускали шанса настричь капусты, иногда брали натурой (и жестоко мстили, если потом случалось лечиться), старательно избегали лишней работы. И втайне ужасно боялись, что им когда-нибудь за такое поведение чего-нибудь будет. Страх этот (совершенно беспочвенный, ведь никому ни разу не было ничего) раздражал ментов неимоверно, но избавиться от него они не могли. Во всей городской ментовке водилось, наверное, от силы особей десять, свободных от подобного страха. Но то были товарищи конченые, даже тени особой не бросающие на органы, потому что их уже ни свои, ни чужие не считали за ментов.