Олег Дивов - День вампира (сборник)

– Эй, поберегись! Я на тропе войны, скоро гробы подорожают!

– Его убили.

– Что?

– Этого придурка, которого вы цитируете, убили. Я тоже читал Марка Твена. Капитан, положите ружье, – говорил Лузгин, одновременно загораживая Мише путь к веранде.

– Отвали! – Миша резко махнул рукой и смел Лузгина с дороги – тот покатился по траве.

– Долой гражданских с линии огня! – обрадовался Котов.

И тут Долинский ударил всерьез.

Мир перевернулся. Картинка перед глазами смазалась и поплыла. Лузгин будто в замедленной съемке увидел, как шагает вперед нечто, похожее на Мишу, а что-то вроде Котова валится на спину, изрыгая сноп пламени и искр в небо. Черный клубок вылетает из кустов и сшибается с Мишиным подобием. И еще серая тень прыгает с крыльца.

Вовка был в полтора раза легче Миши и гораздо меньше. У него были короче руки и ноги. Но он лупил ночного так, что Лузгин залюбовался. В измененном восприятии это смотрелось как танец. Оборотень скакал вокруг ночного и бил его кулаком по почкам, в живот пяткой, раскрытой ладонью в переносицу. А ночной, ставший вдруг поразительно неуклюжим, опаздывал блокировать удары. С каждым попаданием он заметно оседал на землю, становился ниже ростом, будто Вовка вколачивал его в грунт. «Умница ты мой, – с умилением подумал Лузгин. – Понял, что убивать не надо, но проучить стоит. Заодно и потренируешься».

Возле драки возбужденно крутился Грэй, но ему просто некуда было сунуть клык. Темп мордобоя ускорялся с каждой секундой – это Долинский плавно ослаблял давление на психику людей. Наконец отпустило совсем, и Лузгин порадовался, что лежит. А то бы сейчас упал.

Тут-то он и понял, насколько быстр оборотень.

Миша тоже валялся на земле. Свернулся в клубок и закрыл лицо руками. Вовка изобразил почти балетное па, высоко подпрыгнул – Лузгин испугался, что заигравшийся вервольф проломит ночному висок ногой, – но не завершил движения. Лапа оборотня встала на землю рядом с ухом ночного. Вовка присел и коротко ткнул Мишу кулаком в голову.

Ночной охнул и растекся по газону, как коровья лепешка.

Оказывается, Лузгин мог уже и слышать.

– Юноша! – позвал с веранды Котов. Он сидел, опираясь на ружье. – Я приношу вам извинения за бестактность, допущенную сегодня утром. Владимир! Не сердитесь на меня! Честное слово, это было исключительно по дурости.

– Да ты вообще, я смотрю, по жизни какой-то мудак, капитан, – недовольно сказал Долинский.

Грэй понюхал бесчувственного Мишу и пришел обследовать Лузгина. Тот не без труда перевел тело в сидячее положение. Грэй обдал его жарким дыханием, счел транспортабельным и направился к Вовке. Слегка запыхавшийся оборотень стоял, опустив глаза, и, кажется, подумывал, не спрятаться ли опять в кусты.

– Этот кровосос меня бесит, – оправдывался Котов. – Ты же знаешь, что они со мной сделали.

– Со мной они тоже… сделали. Но я ведь держусь как-то? Женя, ты неуправляем. Мы знакомы всего один день, а ты меня просто запугал своими выкрутасами.

– Ты привыкнешь, честное слово.

– К психиатру тебе надо.

– Я ходил. А он говорит, у меня белки нет. Может, он некомпетентный?

– При чем тут белка, мать твою?!

Грэй подошел к оборотню и потерся о него боком. Вовка несмело провел рукой по загривку пса. Тот задрал морду и – Лузгин поклясться был готов, что увидел это, – улыбнулся вервольфу.

На выстрелы приехала милиция. За калитку вышел Котов, раздались веселые голоса, хлопнула крышка багажника «Волги», и проблема решилась. Слабо шевелящегося Мишу затащили волоком в подвал, уронили на старый матрас и прикрыли дырявым одеялом. Миша жаловался, что у него все болит, плакал и умолял спасти Катю. Похоже, Вовкины удары вышибли из вампира специфический ночной гонор. «Это нормально, – объяснил Котов, поймав удивленный взгляд Лузгина. – У них, пидарасов, завод короткий. Пока крови не нажрутся. Вот как нажрутся, тогда бронепоезд не остановить, бьются до упора. Есть, конечно, исключения – допустим, вожаки голодные только злее… Слушай, а ты правда думаешь, что я маньяк?»

Вовка на кухне жевал колбасу и украдкой совал куски Грэю, хрумкавшему сухой корм. Долинский расхаживал вокруг дома и оживленно чего-то добивался по мобильнику сразу от двух абонентов. Причем, судя по лексике, с одним он беседовал, а с другим «чисто конкретно перетирал». Долинский оставался в халате и шлепанцах, хотя на улице похолодало.

Котов угощал Лузгина хозяйским виски и делился тонкостями охоты на вампиров. По его выходило, что все упирается в малочисленность «ночной команды», нехватку фондов, постоянную многоуровневую секретность, а главное, недостаточность информации. Котов был серьезно зол на свое начальство. Ему не сообщали элементарных вещей. Он не знал, откуда приходят ампулы с раствором солей серебра (то, что это именно серебро, капитан давно установил в лаборатории химзавода). Лишь этим летом он выяснил, насколько плотно завязаны все нити на ведущего городского психиатра – того самого «доктора». Как анекдот, Котов вполголоса поведал Лузгину, что Долинский стоял «в разработке» и на конец лета с полиграфическим боссом планировался серьезный разговор. «Я думал, это он у них смотрящий! И собирался его раскрутить. Вот был бы номер!» Историю про вервольфа в Зашишевье Котов выслушал очень внимательно, действия Лузгина одобрил и поклялся сделать что возможно для Вовки. «Хотя, – вдруг сказал он, – ну, найду я ему папку с мамкой. И что? Кому станет легче? Пацану надо побольше общаться, это видно невооруженным глазом. А с кем? Зашишевские мужики Вовке не компания. Поселить его у Игоря на участке – тюрьма с золотыми решетками… Эх, был бы Вовчик на собаку похож!» – «И что?» – «Я бы его к нам в ментовку пристроил!» Котов заржал, но Лузгин так и не понял, сколько в этой шутке было от шутки.