Абрахам Меррит - Корабль Иштар

И всякий раз занавес снова становился прочным — и сверкающим.

Теперь комната повернулась, старый китайский ковер оказался под ним — близко и в то же время бесконечно далеко. Он уже слышал кричащие голоса пространства. И в то же мгновение понял, что назад его тянет сверкающая игрушка.

Что-то тянулось к нему с черной палубы корабля. Что-то злобное и насмешливое. Тянуло его, притягивало к себе.

Все темнее становилась черная палуба — сильнее ее притяжение…

— Иштар! — взмолился он, глядя на розовую каюту. — Иштар!

Вспыхнула ли розовая палуба, наполнившись светом?

Очертания комнаты поблекли; снова он ощутил в руках тяжелый занавес; снова стоял прочно на ногах у входа в храм лунного бога.

И еще раз, и два, и три комната тянула его к себе, но с каждым разом все менее сильно, более призрачно. И каждому рывку Кентон противопоставлял свою волю, закрывал глаза и отбрасывал изо всех сил вид комнаты.

Он побеждал. Комната исчезла, исчезла окончательно, он не мог ошибиться. Чары разрушены, непрочная линия разорвана.

Охваченный реакцией, он держался за занавес, колени его дрожали. Медленно пришел он в себя, решительно распахнул занавес.

Он смотрел в обширный зал, наполненный туманным серебряным светом. Туман стоял неподвижно, но ощутимо — как будто был сплетен из осязаемых нитей. Этот светящийся, переплетенный нитями туман делал зал огромным. Кентону показалось, хотя он не был уверен, что в серебряной паутине что-то движется — появляются и исчезают смутные формы, но они не становятся полностью видимыми. Вдали он уловил другое движение, неумолимо, равномерно двигалась чья-то фигура. Она медленно приблизилась, стала хорошо видна — человек в золотом шлеме; через плечо — короткий золотой плащ, вышитый алым; в руке золотой меч; голова наклонена, как будто человек пробирается сквозь сильное течение.

Жрец Бела, одетый в доспехи своего бога!

Не дыша, Кентон смотрел на него. Глаза, как у него, но полны ужасом и благоговением — но и целеустремленностью и решительностью; неизбежностью. Рот сжат, губы побелели, тело дрожит, дрожит — глубоко внутри — душа жреца. Реальные или призрачные, Кентон знал, ужасы, этого места вполне реальны для этого его странного двойника.

Жрец Бела прошел мимо, и Кентон, подождав, пока тот наполовину скроется в тумане, выскользнул из-за занавеса и пошел за ним.

Теперь Кентон услышал голос спокойный, бесстрастный, как тот, что призвал его встать с каменной скамьи; голос этот не был ни внутри зала, ни вне его. Как будто он рождался где-то в бесконечно далеком пространстве.

Голос Набу, бога мудрости!

Слушая, Кентон ощущал себя не одним человеком, а сразу тремя: один Кентон, целеустремленный, шел следом за жрецом и будет идти за ним и в ад, если там Шарейн; другой Кентон, связанный неразрывной нитью с мозгом жреца, чувствовал, видел и слышал, страдал и страшился, как и он; и Кентон, который вслушивался в слова Набу так же холодно и бесстрастно, как они произносились, следил так же холодно и отстраненно, как рисовалось в словах бога.

— Дом Сина! — звенел голос. — Главы богов! Наннара! Родителя богов и людей, Повелителя Луны, Повелителя бриллиантового полумесяца! Обладающего великими рогами! Наннара! Совершенного в формах! Открывателя судеб! Самосоздателя! Чей дом в первой зоне и чей цвет серебро!

Он проходит через дом Сина!

Он проходит мимо алтаря из халцедона и сардоникса, усаженного большими лунными камнями и горным хрусталем, алтаря, на котором горит белое пламя, из которого Син Создатель сотворил Иштар! Он видит, как извиваются ему навстречу бледно-серебряные змеи Наннара, как сквозь серебряный туман, который скрывает рога бога, на него ползут белые скорпионы.

Он слышит топот миллиардов ног, ног тех, кто еще будет рожден под Луной. Он слышит плач миллиардов женщин, плач всех женщин, которые будут рождены и будут рожать. Он слышит гул несозданного.

И проходит.

Ибо ни Создатель богов, ни страх перед ним не могут остановить желания человека!

Голос прозвенел — и стих. И Кентон все это видел — видел серебряных змей, извивающихся в тумане и набрасывающихся на жреца, видел кидающихся на него крылатых скорпионов; видел в тумане гигантскую фигуру, на голове которой светился изогнутый полумесяц. Своими ушами слышал он топот армий нерожденных, плач нерожденных женщин, гром несозданного. Видел и слышал, как — он знал это — видел и слышал жрец Бела.

И шел следом.

Высоко над ним вспыхнул золотой шлем. Кентон остановился у основания извилистой лестницы, широкие ступени которой меняли цвет, чем выше они вели, — от серебряного к оранжевому. Он подождал, пока жрец, не торопясь и не оглядываясь, поднимется по лестнице, и последовал за ним.