Ирина Крыховецкая: Поломанные Константы

– Ганари? Разве жив ты? – одними губами спросила она.

– Я помнил о тебе, Олис, я заставил себя жить, но я теперь лишен воли…

– Я знаю, любимый, – она погладила его по голове. – Ты изменился, словно тебя создали заново, но настоящая душа твоя еще в тебе, еще спит…

– Я теперь Зверь, – Ганари покачал головой. – И не услышать мне голос твой вновь и не понять, кто ты, когда я сил наберусь и лишусь последних воспоминаний.

– Но ты же ангел!

– Да, Олис, я сражался на стороне Бога, но был захвачен в плен врагом, и стал врагом сам…

– То ведомо мне, Ганари, потому я спешила в мир, любимый, даже в такой страшный мир, где мы не знаем, кто мы и что мы.

– Мне нужны силы, Олис, чтобы хоть попытаться не все забыть.

– Я могу дать их тебе, любимый?

– Да, но я теперь Зверь…

– Я не боюсь этого, потому что физика мира изменилась, а душа твоя постоянна, мой ангел! Бери силы.

Ганари бледной рукой провел по лицу Олеси, его пальцы остановились на ее шее и он сильно притянул ее к себе. Поцелуй превратился в укус, по ее губам потекла кровь, а лик Ганари чудовищно исказился. Монашеские одежды были порваны, безумие закружило двух странных существ, забывающих, кто они и откуда. Древняя песнь песней, любовь, все окропилось кровью, которую испил Ганари. Кровью, которую дала ему Олис. В порыве безумия страсти они не заметили третьего человека, шагнувшего в келью из стены.

– Так-так-так, – усмехнулся Дил. – Думаю, ты боле не голоден, Алексис. Нам пора уйти и надо забыть, все забыть… Вы оба ничего не помните, абсолютно ничего с этой самой минуты!

А еще через полтора месяца Анне стало совсем худо.

– Мама! Мамочка!

Олеся плакала у кровати матери, за ее спиной стоял Владимир. По его лицу было видно, как он переживает и за жену, и за умирающую Анну.

– Тихо, детка, – подала голос Анна. – Все лишь начинается. Ничего не бойся, слушай Володю, он хороший мальчик, он поможет тебе.

– Мама, мамочка, не уходи, не оставляй меня!

– Я не оставляю, родная моя, я скоро вернусь, – и Анна, прикрыв глаза, блаженно и спокойно улыбнулась.

– Ну что, Заряна? – Сова спрыгнула с подоконника и подошла к кровати.

– Сова? – удивилась Заряна. – Что-то я тебя не видела давно, словно годы прошли.

– Ну да, хотя изменилась всего одна Константа, изменилась вся твоя жизнь, и в ней ты забыла меня и стала иной. Чарлет! – позвала Сова, и Заряна оглянулась.

Ее взору предстала странная картина. Она, Заряна, лежала на кровати, а рядом с ней плакала девушка, и стоял молодой мужчина. Львица Чарлет вынырнула из округлого небольшого зеркала на стене, словно всегда там и жила.

– Это же я! – удивилась Заряна.

– Ты, – подтвердила Сова.

– А это… это Олеся, моя дочь…

– Да, Заряна, но нам пора. У тебя мало времени, и ты давно бредешь через непроглядную тьму.

– Я? – Заряна нервно рассмеялась. – Куда мы, Сова?

– Искать выход!

Сова схватила Заряну за руку и потащила к открытому шкафу, внутри которого странным образом начинался белый коридор.

– А дочь?!

– Некогда, некогда! – кричала Сова. – Она будет в порядке, не волнуйся! Чарлет, вперед!

И сумасшедший бег закружил в едином клубке Сову, Заряну, львицу и само время…

– Да, я слушаю, – голос Олеси в трубке был мрачен.

– Это тетя Оля, – послышалось в трубке. – Вы с мамой слышали новость? Не осталось границ больше, не осталось! Когда-то Анна, мама твоя, не верила. Дай-ка мне ее.

– Ее нет, тетя Оля, – ответила Олеся. – Ее больше нет.

– Как это? – удивилась Ольга. – Где Анна?

– Она сказала вчера, что Сатана все-таки получил страну. Даже мир. Сказала, уснула и больше не проснулась.

– Что-о-о? – Ольга почувствовала, что теряет сознание…

Олеся отключила мобильник и прошла на кухню. Володя напряженно, ссутулив спину, смотрел в окно. Щелчок – и электрический чайник заработал, тихо забурлила вода. Тяжелые дни наступали громыхающей поступью, и деваться от них было некуда.

Мир за окном менялся, не просто от утра к ночи или от лета к зиме, а более стремительно и совсем в иную сторону. Менялась политика государства, странно и неуловимо. Прежнее руководство страны неожиданно и очень глупо поскользнулось на огромных финансовых займах, которые оказались не в закромах Родины, а на личных счетах в банках. Всплыли кровавые преступления против своего же народа. Сначала это всколыхнуло волну демонстраций и протестов, потом постепенно переросло в восстания со стрельбой. Первые жертвы начали приносить буквально под двери патриарху, но тот отказался освятить память и жертвенность народа, аргументируя это тем, что люди не ведают теперь, что творят, и потакают Бесу!