Александр Холин - Последыш

Творческая сущность сознания – воистину творение Божие, потому что сила творчества всегда вела человека к процветанию, а не к дележу украденного и не к овладению «троном». Кстати, Николо Тесла всё-таки добился признания своих изобретений и финансового обеспечения, но в еврейской воровской стране ему работать не давали и в результате учёный изложил своё основное изобретение на бумаге, но всё написанное разделил на четыре части, которые разослал по разным концам света. Суть заключается в том, что когда люди перестанут оглядываться на Сионистские Штаты Америки и доверят власть творческим личностям, то только тогда все страны смогут получить бесплатный доступ к энергии эфира. И только тогда смогут избавиться от беспричинной злобы, зависти и скотских потребительских потребностей. Суть бытия человека состоит в творчестве и только тогда он станет настоящим Человеком, когда научится Любить.

Девушка не знала, долго ли продлится этот восхитительный полёт, поэтому старалась вобрать в себя окружающую энергию каждой клеточкой тела. Ведь никакой отдых не мог заменить всего лишь секунду купания в космических волнах. Но скоро полёт закончился, и Шура оказалась на прекрасном летнем лугу в красивом белом сарафане, сафьяновых сапожках и толстой девичьей косой до пояса.

Первое впечатление о двойняшке, в тело которой она опять переместилась в виде зайца-безбилетника, было довольно хорошее. Девушка при воссоединении непроизвольно вскрикнула, схватилась за грудь, но устояла на ногах.

– Барыня, барыня, что с тобою? – послышался женский голос откуда-то сбоку.

Шура оглянулась и увидела спешащую к ней девку-крестьянку в повойнике, [67]украшенном жемчугом, голубом русском сарафане, из-под которого при ходьбе выглядывали настоящие лыковые лапти. В руках у девки был знатный венок из ромашек и васильков с вплетёнными искусно тонкими стебельками повилики и папоротника.

– Нет, нет, Аннушка, всё хорошо, – отозвалась Шурочкина двойняшка. – Ты, вижу, собрала цветов, и венок мне сплела?

– Ну да, – призналась девка, – нут-ка давай одену…

– Что ж, одевай, – согласилась двойняшка и подставила голову.

Пока девка украшала голову хозяйки венком из свежесобранных полевых цветов, Шура не могла прийти в себя от духмяных луговых запахов. Казалось, если бы она была в своём теле, то непременно бы упала в траву и так лежала бы, лежала бы…

Анна одела на голову хозяйки умело сплетённый венок прямо на чёлку с накосником, [68]отошла на несколько шагов, любуясь на барыню.

– Лико чё, – промолвила Аннушка. – Я в девках-то также венок надевала. Красиво-то как! Лепота!

– А сейчас боишься? – улыбнулась её хозяйка.

– Так ведь не можно повойник мужней жене сымать и голову неубранную показывать, – убеждённо начала объяснять Анна.

– Так ведь нет никого в поле-то, – откровенно захохотала её хозяйка. – Нут-ко давай я твой повойник примерю, а ты в венке погуляй.

Барыня хотела снять с головы своей служанки головной убор замужней женщины, но та ловко увернулась и выскользнула из рук хозяйки.

– Не можно, матушка моя Феодосия Прокопиевна, – запричитала Анна. – Нут-ко мой благоверный супруг про то прознает?!

В круглых глазах служанки сквозил такой страх и боязнь быть застуканной на месте преступления, что молодая Феодосия Прокопиевна засмеялась ещё громче:

– Неужто мужу твоему, стрелецкому сотнику, в сидении на службе государевой не едина дума о том, как тебя сокрушить?

– Господь с вами, Феодосия Прокопиевна, – отмахнулась Аннушка. – Муж-от мой верный да любящий, токмо не гоже делать за спиной у него то, что мужние не делают. Вот Морозов Глеб Иванович заберёт вас назавтра у батюшки, вот как хлебнёте горюшка за мужем стать, вот и оденут вам на очелье кичку рогатую да по сторонам с круглыми бляшками из злата-серебра. [69]

За причитаниями Аннушке так стало жалко свою хозяйку, которая должна скоро будет распроститься с девичеством, что из глаз у неё хлынули непритворные слёзы. Молодая Феодосия Прокопиевна, всё ещё улыбаясь, притянула служанку к себе, обняла, погладила по спине и вдруг тоже заплакала. Так и стояли бы они, проливая бабьи слёзы, да услышали голос Прокопия Фёдоровича Соковнина, родного батюшки Феодосии Прокопиевны, доносившийся из усадьбы:

– Дочка наша, Феодосия Прокопиевна! Что вы там с Анной загуляли-те? Уж не пора ли нам в палаты поехати? Тамока и матушка твоя Анисья заждалася, подвенечное платье вышиваючи. Здеся тепло, знамо дело, ан в московских платех тепле бысть. Поелику тебе бяше семи-на-десяти лет исполнилось, пора ю сочетоваше законным браком за болярина Глеба Ивановича Морозова. Надысь я говорил ужо. А заутро чуть свет Глеб Иванович Морозов-ста за невестой пожалует. Будешь у него в Зюзино жить. А хоромы тамо-ка! Страсть как заморские мастеровые всё плиткой выложили, да разукрасили. Сам Государь наш Алексей Михайлович изволил поглядеть, да позавидовать.