– Анника, – укоризненно произнес Эрик, и она занесла над головой руку с хлебным ножом. Выражение его лица говорило: И о чем только ты думаешь? Он дотянулся правой рукой до спины и вытянул нож с такой легкостью, как будто смахнул прядь волос. Когда он направил нож на Аннику, она увидела, что на лезвии нет ни капли. У Эрика не было крови.
– Полагаете, человеческие существа в силах нанести мне вред? – рявкнул он. – Так вы считаете?
Вопрос был риторическим, и отвечать на него Анника не стала. Она уронила хлебный нож. Растянув губы в хищной усмешке, Эрик нацелил кончик ножа ей в живот.
– Я думал, мы договорились, – сказал он. – Но теперь вижу, что ошибался. Как насчет кесарева сечения? Положим всему этому конец?
Анника пятилась от него, пока не уперлась спиной в стену. Безоружна, некуда бежать. У нее не было ничего. Эрик стоял прямо перед ней, дыша через нос, на скулах прыгали желваки. Постояв немного, он метнул нож в стену и оставил его торчать там.
Схватив Аннику за запястье, он потащил ее наверх.
Она догадывалась, что за этим последует, но ошиблась. На втором этаже Эрик открыл дверь своей комнаты, втолкнул Аннику внутрь и зажег верхний свет. Он заставил ее опуститься на пол, спиной к письменному столу, а к ножке стола наручником приковал ее руку.
У противоположной стены стоял массивный дубовый шкаф. Анника сидела метрах в двух от его широких двойных дверец. Эрик подошел к шкафу, держа в руке ключ.
– Уверен, вам интересно, – заговорил он, вставляя ключ в замочную скважину. – Вас изводит любопытство. До сих пор я держал вас в неведении, но в этом более нет смысла.
Распахнув дверцы, он продемонстрировал Аннике свою коллекцию.
Все полки были уставлены чучелами животных: кошки, собаки, поросята, ягнята и телята. Первенцы. Но то, что Эрик действительно стремился ей показать, стояло на нижней полке.
Это выглядело противоестественно. Новорожденные человеческие дети не могут стоять и ходить. Набив их и вставив стеклянные глаза, Эрик установил четырех новорожденных младенцев на металлические стойки, так что они как бы стояли на коротких кривых ножках.
На самых старых кожа ссохлась, побурела и была похожа на старый пергамент, а младенец справа – брат, с которым никогда не встречался Роберт – все еще был до тошноты похож на обычного новорожденного ребенка, с глазами призрака.
Эрик обвел взглядом свои трофеи, после чего указал на пустующее место справа от самого последнего экспоната и кивнул на живот Анники.
– Если только это не особое дитя, – уточнил он. – В чем я сомневаюсь.
Аннику даже не замутило. Ей хотелось одного – поскорее убраться из этой комнаты и не видеть того, что было перед ней сейчас. Пусть ей наденут железный ошейник и посадят на каменный пол в подвале, да что угодно. Хоть глаза выколют.
– Зачем?… – выдавила она хрип из пересохшего горла.
Эрик поскреб шею с таким видом, словно никогда не задавался таким вопросом.
– Ну… – ответил он. – Мясо я съедаю, конечно. Это самое главное. А это, – и он широко развел руки, – что ж, каждый может иметь хобби.
Он оставил ее там на ночь. Не выключив свет.
Наутро он пришел за ней, и она не сопротивлялась, когда он отвел ее в кровать и наручниками приковал обе руки к изголовью. Она мочилась в штаны. Позже днем, захотев в туалет по-большому, хотела было позвать его, но в конце концов передумала и просто сходила под себя.
Она хотела умереть. Если бы только была кнопка или рычаг, чтобы отключить себя. Она попробовала это представить, мысленно нарисовала четкую картинку, черный бакелитовый тумблер, указывающий на ЖИЗНЬ, а потом воображаемыми пальцами повернула его к надписи СМЕРТЬ. Ничего не произошло.
Она пыталась не дышать, но даже не потеряла сознания. Она пробовала проглотить язык. Бросалась из стороны в сторону, чтобы дотянуться и перегрызть себе вены, но не достала. Упала без сил на кровать, вонючее, скулящее, жалкое вместилище, сосуд, содержимое которого принадлежало не ей.
Она услышала звук отпираемой двери и закричала во всю мочь: «Роберт! Роберт! Помоги! Он меня убивает!»
Ничего. И снова ничего. Шли часы. Ребенок толкался, а она уже не шептала слов утешения. Ее последней надеждой было, что плод мог бы погибнуть от истощения и интоксикации еще внутри.
Чучела младенцев все время стояли у нее перед глазами. Они водили хороводы на своих сушеных ножках и окружали ее кровать. Они извивались от боли, когда нож резал их живую плоть. Когда они открывали рты, крича от боли, оттуда сыпались черви и полупереваренные крысы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу