Алексей Котов - Черная книга (сборник)

Семидесятитрехлетняя Эрмелинда проявила незаурядный характер, восстанавливая порушенное хозяйство. Именно благодаря ее стараниям и упорству Берингар избежал нищеты и голода. Единственное родное существо – маленькая внучка Мария – придавали Эрмелинде и силы, и ясности ума. Хозяйка Берингара выглядела лет на десять моложе своего возраста и сохранила поистине королевскую стать.

Через пару лет после чумы, из далекого Иерусалима пришла весточка от Жака и небольшой сундучок с серебром и десятком злотых монет. Узнав о горе, постигшем Берингар, Жак всем сердцем сопереживал горю Эрмелинды, но не обещал вернуться, потому что дал слово людям и Христу.

Семь лет упорной борьбы за существование принесли свои плоды – Берингар ожил, деревни вокруг, пусть медленно, но восстанавливались. Жизнь брала свое… Как выгоревший лес то тут, то там пускает зеленые побеги, так земля и люди едва ли не заново обустраивались на опустошенной земле.

Наступил 1142 год… Марии исполнилось двенадцать лет, девочка была удивительно красива и вот-вот должна была расцвести. А Эрмелинде было уже восемьдесят и она вдруг поняла, что наступившее лето будет для нее последним. Лето выдалось солнечным и ясным, дожди лишь освежали его, и Эрмелинда с особенной грустью смотрела на закаты. Когда рядом с ней, на крохотной террасе, присаживалась Мария, Эрмелинда улыбалась ей и молчала… Слова казались ей лишними, красота девочки – совершенной, а закат – печальным. Однажды мелькнувшая мысль: «Все уже давно сказано…», показалась ей разумной и похожей на последнюю строку прощального письма.

Еще весной Эрмелинде вдруг стали сниться страшные сны: кто-то запертый в темном, узком пространстве, метался, не находя выхода и умолял прийти ее как можно быстрее. От неизвестного пленника веяло тоской и холодом… Проснувшись, Эрмелинда крестилась и долго стояла у икон. Иногда ее молитвы перебивали воспоминания, но теперь она смотрела на них спокойно, без горечи сожаления, смущения или ощущения потери.

Заботясь о будущем девочки, Эрмелинда передала права опекунства над Марией герцогу Саксонскому. Тот, помня, что деньги, взятые в долг его отцом у баронессы по просьбе короля Генриха V, так и не были возвращены, согласился и дал слово в присутствии священника, что устроит судьбу Марии с такой же ответственностью, с какой заботливый отец устраивает судьбу собственных дочерей.

Эрмелинда полюбила гулять вне стен замка. Берингар вдруг стал казаться ей слишком тесным и темным. Эрмелинду всегда сопровождала Мария. Любимым местом прогулок Эрмелинды стало ромашковое поле, по которому когда-то проходила дорога в деревню Фирграт. Маленький дуб в центре поля сильно вырос. Немного устав, Эрмелинда присаживалась в его тени на скамеечку, которую несла Мария. Эрмелинда оглядывала огромное, ромашковое поле и на ее душе вдруг становилось удивительно спокойно и легко.

– Бабушка, почему ты всегда улыбаешься, когда смотришь на это поле? – как-то раз спросила Мария.

– Разве? – удивилась Эрмелинда.

– Да! – подтвердила девочка.

Эрмелинда задумалась.

– Наверное, я улыбаюсь, потому что мне есть что вспомнить, – грустно улыбнулась она.

Эрмелинда действительно много вспоминала. Ее первый муж Хейн Берингар был старым воякой, пьяницей и большим любителем женщин. Эрмелинда всегда побаивалась Хейна. Может быть, слишком часто и при первом удобном случае она выказывала ему знаки почтения, а, пытаясь заглушить свой страх, часто напоминала себе о женских добродетелях, главными из которых являются скромность и покорность.

Ганс Обенау заставил Эрмелинду забыть ее страхи, он дал ей любовь, но помнил ли он о ней сам хотя бы через четыре года после свадьбы? Вечный непоседа, он был менее воинственен, чем Хейн, но более деятелен в делах политики. Последние шесть лет жизни с ним превратились в сплошное ожидание… Уже теперь вспоминая лицо Ганса, Эрмелинда смотрела на него спокойно и без чувства потери. Вечный странник Ганс Обенау не мог не уйти и оставался с ней только на время. Это время становилось все короче и, наконец, – нет, не исчезло, – а просто растворилось в чем-то гораздо большем, чем оно само.

Адольф Бибер слишком любил деньги, он был толст, неуклюж и все беседы с ним, всегда кончались разговором о нем самом и его делах, врагах и кознях, которые строят ему эти враги, хотя сам барон Бибер мог дать фору любому по части подвоха. Воспоминания о толстом бароне если и тревожили иногда Эрмелинду (что случалось довольно редко), то она невольно начинала улыбаться и даже трагическая смерть барона, не могла подавить эту улыбку. Адольф Бибер словно прожил свою жизнь в крохотной комнате, возбужденно меряя ее периметр шагами и почти не выглядывая в окно. Иногда он подходил к столу, делал какие-то расчеты на скомканных бумагах и снова шел по кругу. Имея такого мужа, Эрмелинда снова попыталась вспомнить о женском смирении, но вдруг заметила, что ей стали сниться сны, в которых ее обнимает другой мужчина. Все начиналось с нежных прикосновений, затем желание нарастало, оно становилось тяжелым, проникало внутрь и становилось таким огромным, что ему нельзя было сопротивляться. «Ведь все уже случилось…» – словно утешал ее чей-то вкрадчивый голос еще до того, как желание проникало в нее и заполняло ей полностью.