Константин Образцов - Молот ведьм

— А какую дрянь они с собой таскали?

Остатки алкогольных паров выветрились из головы окончательно.

— У Вики, вроде бы, что-то вроде иголки было, а у Лерки — куколка маленькая, в белом платье, на елочную игрушку похожа. И знаешь, что? Ерунда, конечно, но я помню, что меня эти вещи пугали. До дрожи.

Дэн собирался было подлить Паулю еще виски, но Алина остановила его решительным жестом.

— Пауль, ты же помнишь, где эти девочки жили, Лера и Вика?

— Конечно, — гордо ответил Пауль. — У меня вообще отличная память. Я прямо сейчас могу начать стихи читать наизусть и продолжать минут сорок, хочешь? Вот, слушай: «Я не знаю, зачем, ты вошла в этот дом…»

— Пауль, давай стихи потом, хорошо? — ласково попросила Алина. — Соберись, пожалуйста, и адрес вспомни, можешь?

— Могу, конечно. Я все помню. Только вот лица не очень. И еще забыл фамилию Леры. Так обидно. Вот Вики этой, поганой, фамилию помню, а Леры — забыл. Наверное, потому, что у Леры была какая-то обычная фамилия, нормальная: Семенова…или Спиридонова…или Свиридова…нет, не вспомнить. А у Вики и фамилия была дурацкая, как и она сама. Вештица. Представляешь?

Через две минуты Алина записала эту фамилию в блокнот рядом с продиктованными Паулем, с трудом и по слогам, адресами.

Виктория Вештица. Будем знакомы, госпожа Прима.

Пауль уже с трудом сохранял равновесие на барном стуле. Алина рассчиталась и положила на стойку перед Дэном купюру в пятьсот рублей:

— Будь другом, не выпускай его в таком виде на улицу. Вызови такси.

Дэн понимающе кивнул.

— Сделаем.

— Было очень приятно, спасибо за общение! — сказала на прощанье Алина. Пауль повернулся, моргнул и полез во внутренний карман пиджака.

— Вот, возьми, вдруг пригодится, — он протянул Алине визитку.

Она взяла маленький черный прямоугольник из будто резиновой на ощупь бумаги, на которой серебряными буквами было выведено: «ПАВЕЛ ОБЛЕЦКИЙ. Праздники, концерты, реклама».

— Знаешь, Павел Облецкий, — сказала Алина, — думаю, ты сегодня поставил точку в одной очень старой истории.

Вокруг Примы была пустота. Впервые в жизни она оказалась не просто в одиночестве, а в каком-то абсолютном, катастрофическом вакууме, словно окружающий мир и все, что его составляет — люди, события, звуки, голоса, движения — разом исчезли. Она чувствовала себя так, как, должно быть, чувствовал бы себя космонавт, оторванный от орбитальной станции и запертый в своем тесном спасательном модуле, летящем куда-то в безмолвном межзвездном пространстве. Для Виктории таким модулем стали ее квартира, парадная и подземелье: последние восемь дней она не выходила за порог дома, ни с кем не общалась, никого не слышала, не занималась ничем и только обреченно ждала конца, как затерявшийся в космосе астронавт ждет, когда в его капсуле кончится воздух.

Телефоны молчали — даже из Университета почему-то никто не звонил, хотя на работе Виктория не появлялась; ни Валерия, ни остальные сестры не давали о себе знать, видимо, сгинув в огне под завалами старой больницы. Еще страшнее было то, что от Бабушки тоже не было ни вестей, ни посланий. Возвращаясь домой в обернувшуюся кошмаром праздничную ночь Белтайна, Виктория боялась неминуемого наказания, кары, куда более жестокой и немилосердной, чем та, которой она недавно подверглась. Но не было ничего: ни жутких инкубов, ни самой Бабушки, пышущей злобой и гневом, ни снов, ни видений. На третий день, преодолев страх, Виктория спустилась в подвальную крипту и попыталась настроиться на ментальную связь со старой ведьмой, но и тут ничего не вышло: она только просидела три часа на холодных булыжниках пола, закрыв глаза и едва не уснув под конец — не Госпожа Прима, Княгиня Ковена, Хозяйка Шабаша, взывающая к своей патронессе в потаенном святилище, а женщина средних лет в заваленном хламом и сором подвале, зачем-то сидящая рядом с открытым люком в полу, из которого тянет плесенью и вонью стоячей воды.

Мысль о том, что ее бросили, лишили силы, покинули навсегда, предоставив самой себе, была слишком чудовищной, чтобы в нее поверить. Виктория сказала себе, что все это временно и скоро пройдет, а потом поднялась наверх, вошла в спальню, спряталась под одеяло и пролежала так весь вечер и всю ночь до утра.

Хуже пустоты вокруг и одиночества было только неведение и полное непонимание, что делать дальше. Ни разу за тридцать пять лет Виктория не оставалась без помощи и поддержки Бабушки или Леры, и теперь совсем растерялась. Она пыталась рассуждать логически: Госпоже Приме пришел конец; Виктории Камской тоже, ибо вряд ли она как ни в чем ни бывало сможет дальше жить так, как жила. Очевидно, весь ковен и Виллу Боргезе погубил Инквизитор, а значит, он знал достаточно, чтобы выследить и уничтожить всех прямо в их цитадели, которую они считали надежно скрытой и неприступной. Сама Виктория спаслась только благодаря счастливому случаю, а точнее, хамству и невоздержанности ныне покойного водителя черного «БМВ», но вряд ли стоит снова рассчитывать на везение, когда Инквизитор явится по ее душу — а в том, что он придет за ней рано или поздно, сомнений не возникало. Значит, нужно бежать: снова стать Викторией Вештицей, вытащив из забвения эту первую, настоящую личность, взять все наличные деньги, припрятанные в сейфе у нее под кроватью, и уехать подальше, в другой город, а может быть, и страну. План отличный, но имелся один нюанс. Для того, чтобы его воплотить, нужно было выйти из дома.