Анна Зимова: Ходячие. Второй шаг

Или: «Дружная команда нашего лайнера сделает все, чтобы полет был для вас приятным». «Как же – дружная. Скоро глаза друг другу выцарапаем. Второй пилот, Якушев, собирается писать докладную записку на Горецкого. Так что, может, того скоро попрут из авиации. Жанна и Рома, разумеется, ее подпишут. Им осточертело это пьянство. А я не подпишу. Мне Горецкого жалко. Еще я имела глупость с ним переспать, хотя знала, что он ни о ком, кроме своей покойной жены, не думает и всегда будет любить ее одну. Теперь Жанна с Ромой потешаются надо мной, отпускают шуточки, после которых жить не хочется. Хоть увольняйся. А Горецкий… Я не уверена, что он вообще помнит, что между нами произошло. Наверное, я дура».

Еще пассажиры очень любят, когда начинают разносить напитки и еду. Для них это – кульминация полета. Тут-то они стюардессам спуску не дадут. Но хоть раз сказать бы им: «Уважаемые товарищи пассажиры. Сейчас я открою вам секрет. Вы, наверное, удивитесь, но я вообще не обязана вас кормить и бегать к вам с водой и соком. В моих должностных инструкциях ясно и четко написано, что я должна спасти вас в случае чрезвычайной ситуации (тьфу-тьфу-тьфу), а так же – откачать, если вам станет вдруг плохо. Все. Про еду там нет ни слова. Сами почитайте. Обеды с „курицей“ и „рыбой“, из-за которых вы устраиваете скандал, – это не что иное, как акт доброй воли. И вообще, что вы зациклились на этой еде, будто вы из голодного края? Мы летим на скорости семьсот километров в час через зону турбулентности. Но в момент, когда вы чуете еду, вам плевать на опасность. Пусть трясет, пусть проливается кипяток – главное, получить во что бы то ни стало свою порцию. Да подавитесь. Спасибо за внимание». Да, ее работа – сплошное лицемерие.

Мама мальчика вызвала ее снова.

– Почему так долго заняты туалеты? – поинтересовалась она. – Это безобразие, в какой ни сунешься, везде закрыто.

«Как бы вам сказать, дамочка. В хвостовой кабинке уединилась со своим парнем одна из фиф. Потом ребята сядут на свои места и будут до конца полета загадочно улыбаться, будто совершили что-то из ряда вон». Если бы они знали, сколько таких парочек, которые непременно хотят трахнуться в воздухе, прошло через их авиакомпанию, то не гордились бы так. Но нет, каждый думает, что открыл Америку. Никому прежде не приходило в голову заняться сексом в самолете, а им вот пришло. Смех да и только.

Но дамочка попалась настойчивая:

– Вы считаете это нормально, что ребенок уже битый час не может посетить туалет?

Похоже, не найти Даше сегодня пары минут, чтобы проглотить чашку чая. Жанна-то с Ромой уже по два раза пили, а ей, видимо, не судьба. Что ж за день-то сегодня такой. Самохвалов залился уже под самое горлышко. На извинение по поводу не вовремя поданного напитка обозвал коровой.

И когда дама вызвала ее в очередной раз, Даша уже готова была вспылить.

– Скажите, вы считаете, что это нормально? – Каждое свое обращение женщина начинала с этой фразы.

– Прошу прощения, но туалет еще не освободился. Мне очень жаль. Потерпите, пожалуйста.

Но дама, оказывается, вызвала ее не из-за туалета. Она показывала пальцем на кое-что в иллюминаторе. Когда Даша увидела, о чем идет речь, она, честное слово, сразу же позабыла, что Самохвалову нечем запивать виски, и что это может его разъярить. И про трахающуюся парочку в туалете она позабыла. Да про все она позабыла. Потому что такое она видела за свои две тысячи часов налета в первый раз.

Он – диспетчер. Нельзя об этом забывать. А если он диспетчер, то ему нужно что-то сделать. Но что? Приливы странной тошноты накатывали все чаще. Тело выворачивает наизнанку, суставы ломит, будто в них вместо костного мозга свинец.

Он жал это круглое, маленькое, которое называется «кнопка», и пытался произнести слова. Очень важные слова, от которых зависит жизнь десятков людей. Но слов не получалось. Язык лишь бессильно скреб нёбо. Он – диспетчер. Две точки на мониторе, движущиеся навстречу друг другу, – самолеты Боинг‑747 и SuperJet‑100. Одна точка идет прямо, другая сверху вниз. Странное дело, он забыл, как его зовут, но помнит, как называются эти точки. Когда они встретятся, наконец, случится страшное. Он обязан каким-то образом это предотвратить. Он – диспетчер. Он снова и снова понукал себя собрать – нет, не силы, а остатки духа, заставлявшего дышать, смотреть. Глядя на то, как приближаются друг к другу серые точки, он приказывал руке – жми, приказывал рту – говори, но тело не подчинялось командам.