Клайв Баркер - Имаджика - Пятый Доминион

— А вы… видели ее? — спросила Юдит.

— Нет. Она не показывается на глаза, даже когда посещает казни. Хотя я слышал, что сегодня она показалась открыто. Кое-кто даже утверждает, что видел ее лицо. Отвратительное, говорят. Зверское, тупое. Я не удивлен. Все эти казни — это ее выдумка. Явно, ей все это нравится. Ну а людям это не по вкусу. Налоги — согласны. Небольшая чистка, несколько политических процессов — и это тоже, мы согласимся с этим. Но нельзя превращать закон в публичный спектакль. Это издевательство, а мы в Изорддеррексе никогда не издеваемся над законом.

Он продолжал и дальше в том же духе, но Юдит не слушала его. Она пыталась скрыть овладевшую ею взрывоопасную смесь чувств. Кезуар, женщина с ее лицом, оказалась одним из двух властителей Изорддеррекса, а стало быть, и всей Имаджики. Могла ли она теперь сомневаться, что попала в этот город неслучайно? Ее лицо обладает властью. Ее лицо скрыто от всего мира, но способно сделать уступчивым самого Автарха Изорддеррекса. Вопрос был в одном: что все это значит? Может быть, после столь непримечательной жизни на Земле судьба забросила ее в Доминион, чтобы она узнала вкус власти, столь привычной для ее двойника? Или она оказалась подставным лицом, призванным сюда, чтобы понести наказания за преступления, совершенные Кезуар? А если так, то кем она призвана? Совершенно ясно, что здесь должен быть замешан Маэстро, имеющий прямой доступ к Пятому Доминиону, в котором у него есть свои агенты. Является ли Годольфин составной частью этого заговора? Или, возможно, Дауд? Это больше похоже на правду. А Кезуар? Знает ли та о заговоре и принимает ли в нем непосредственное участие?

Этой ночью она все узнает, пообещала Юдит себе. Этой ночью она найдет способ перехватить Кезуар на пути к любовнику, рассылающему ангелов, и еще до того, как наступит новый день, ей уже будет изустно, какая роль предназначена ей в этом Доминионе — сестры или козла отпущения.

Миляга поступил так, как и обещал Паю: он сидел вместе с Хуззах в кафе, где утром они завтракали, до тех пор, пока комета не исчезла за горой и дневной свет не уступил место сумеркам. Это оказалось испытанием не только для терпения, но и для нервов, потому что по мере того, как день подходил к концу, смута из нижних Кеспаратов поднималась вверх по улицам и становилось очевидным, что к вечеру кафе будет находиться в центре военных действий. Группка за группкой посетители освобождали столы, и рев восставшей толпы и шум выстрелов становились все слышнее. На мостовую начал падать редкий дождь из сажи и пепла. Небо было местами закопчено дымом, поднимающимся из объятых пламенем Кеспаратов.

Когда по улице пронесли первого раненого, а следовательно, линия фронта оказалась совсем рядом, владельцы близлежащих магазинов собрались в кафе на краткий совет, чтобы обсудить наилучший способ защиты собственности. Закончился он взаимными обвинениями, из которых Миляга и Хуззах почерпнули немало местных ругательств. Через несколько минут двое владельцев вернулись с оружием, и в этот момент хозяин кафе, представившийся Банианом Блю, спросил у Миляги, не намерен ли он с дочкой отправиться домой. Миляга ответил, что они сговорились о встрече с одним человеком и будут очень обязаны, если им разрешат остаться здесь до тех пор, пока их друг не появится.

— Я помню вас, — ответил Блю. — Вы заходили этим утром, да? С вами еще была женщина.

— Вот ее-то мы и ждем.

— Она напомнила мне кого-то, кого я знал, — сказал Блю. — Надеюсь, с ней ничего не случится.

— Мы тоже, — сказал Миляга.

— Раз так, оставайтесь, конечно. Но вам придется помочь мне забаррикадировать помещение.

Баниан объяснил, что он давно знал, что рано или поздно это произойдет, и поэтому подготовился заранее. У него был запас досок, чтобы заколотить окна, и небольшой арсенал на тот случай, если толпа вздумает мародерствовать. Но его предосторожности оказались ни к чему. Улица превратилась в коридор, по которому проносили раненых из зоны боевых действий, а сам фронт переместился вверх по другой улице, к востоку от кафе. Однако им пришлось провести два мучительных часа, когда крики и выстрелы доносились со всех сторон, а бутылки на полках Блю позвякивали каждый раз, когда сотрясалась земля, и было это довольно часто. Владелец одного из магазинов, покинувший кафе после совещания в глубокой обиде, вновь постучал в дверь и, шатаясь, ввалился внутрь. Из раны на голове у него текла кровь, а изо рта — рассказы об ужасающих разрушениях. Он сообщил, что в последний час на подмогу армии пришла тяжелая артиллерия, которая практически сровняла портовый район с землей и разрушила отдельные участки дамбы, так что город теперь отрезан от внешнего мира. Все это, сказал он, является частью плана Автарха. Иначе почему целым кварталам беспрепятственно позволили сгореть? Автарх явно предоставил городу возможность уничтожить собственных обитателей, зная, что пожар не проникнет за стены дворца.