Клайв Баркер - Имаджика - Пятый Доминион

Аналитики утверждали, что между этими группами нет ничего общего. Да и могло ли быть иначе? Ведь их взгляды совершенно разнились. Неофеодалы, неокоммунисты и неоанархисты — все они враждовали меж собой и начали сеять смуту одновременно по чистому совпадению. Или неблагоприятное положение звезд было тому виной?

Впрочем, Автарх слушал аналитиков вполуха. То небольшое удовольствие, которое он получал от политики в начале правления, быстро свелось на нет. Не для этого ремесла был он рожден, оно казалось ему утомительным и скучным. Он назначил своих Тетрархов править четырьмя Примиренными Доминионами — Тетрарх Первого Доминиона свершал свои обязанности, разумеется, in absentia [8] Без личного присутствия (лат.). , чтобы они предоставили ему возможность отдавать все свое время и все силы величайшему из городов, Изорддеррексу, и его великолепной короне — дворцу. Но то, что он в действительности создал, было памятником абсурду, на который он сам, находясь под воздействием криучи, обрушивал ярость, словно на живого врага.

Однажды, например, находясь в подобном визионерском настроении, он приказал разбить все окна в комнатах, выходящих на пустыню, и вывалить на мозаики огромные количества тухлого мяса. В тот же день целые стаи птиц-падальщиков оставили высокие и горячие воздушные потоки над песками и принялись питаться и размножаться на столах и кроватях, достойных королевского величия. В другой раз он приказал наловить рыб в дельте и запустить их в ванны. Вода была теплой, еды было в изобилии, и рыбы оказались такими плодовитыми, что уже через несколько недель он мог бы при желании ходить по их спинам. Потом их стало слишком много, и он проводил долгие часы, созерцая последствия: отцеубийства, братоубийства, детоубийства. Но жесточайшая месть, которую он выносил против своего безумного творения, была также и самой тайной. Одну за другой он использовал свои величественные залы с облачками под потолком для постановки драм, в которых все — включая и смерть — было настоящим, а после того, как разыгрывался последний акт, он запечатывал каждый театр с таким тщанием, будто это была гробница фараона, и перемещался в следующую комнату. Постепенно величайший дворец Изорддеррекса превратился в мавзолей.

Однако покои, в которые он сейчас входил, были избавлены от этой участи. Ванные комнаты, спальни, гостиные и часовня Кезуар сами по себе представляли маленькое государство, и он давным-давно пообещал ей, что не осквернит его территорию. Она украшала свои комнаты всевозможными предметами роскоши, на которые падал ее эклектичный взгляд. До его теперешней меланхолии он и сам придерживался сходных принципов. Он заполнил спальни, в которых теперь гнездились стервятники, безупречными экземплярами мебели в стиле барокко и рококо, велел сделать зеркальные стены, как в Версале, и вызолотить отхожие места. Но с тех пор он давно утратил вкус к подобной экстравагантности, и теперь при одном виде комнат Кезуар к горлу его подступила тошнота, и, если бы не необходимость, приведшая его сюда, он немедленно ретировался бы, устрашенный их излишествами.

Проходя через покои, он несколько раз позвал жену. Сначала в гостиных, которые были усеяны остатками по крайней мере дюжины трапез. Все они были пусты. Потом в приемной зале, которая была убрана еще роскошнее, но тоже была пуста. И наконец, в спальне. На ее пороге он услышал шлепанье босых ног по мраморному полу, и показалась служанка Кезуар — Конкуписцентия. Как обычно, она была голой. На спине у нее волновалось целое море разноцветных конечностей, подвижных, словно обезьяньи хвосты, а передня пара их была тонкой и бескостной: потребовалось много поколений, чтобы довести их до такого исчезающего состояния. Ее большие зеленые глаза постоянно слезились, и растущие по обе стороны лица опахала из перьев постоянно смахивали слезы с нарумяненных щек.

— Где Кезуар? — спросил он.

Она прикрыла кокетливым веером своего оперения нижнюю часть лица и захихикала, словно гейша. Автарх однажды переспал с ней, находясь под действием криучи, и она с тех пор не упускала случая пококетничать с ним.

— Только не сейчас, — сказал он, с омерзением глядя на ее ужимки. — Мне нужна жена! Где она?

Конкуписцентия замотала головой, подаваясь назад, устрашенная его грозным голосом и поднятым кулаком. Он прошел мимо нее в спальню. Если отыскать хотя бы крохотный комочек криучи, то это случится здесь, в ее будуаре, где она целые дни напролет провалялась на постели, слушая, как Конкуписцентия поет свои гимны и колыбельные. Комната пахла, как портовый бордель. Около дюжины тошнотворных ароматов туманили воздух — не хуже полупрозрачных покрывал, развешанных над кроватью.