Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика - Примирение. Гл. 37-62

— Ради Бога…

— Кто это?

— …о Юдит… Боже, Боже… Юдит?.. это Оскар…

— Где ты? — спросила она. Было ясно, что он покинул свое убежище.

— …они мертвы, Юдит.

— Кто они?

— А теперь я. Теперь моя очередь.

— Я ничего не понимаю, Оскар. Кто мертв?

— …Помоги мне… ты должна мне помочь… Нигде нет безопасного места.

— Приезжай ко мне.

— Нет… ты приезжай сюда…

— Куда?

— Я в Сент-Мартин-зип-зе-Филд. Знаешь, где это? [4] Сент-Мартин-зип-зе-Филд — церковь в Лондоне. Юмор заключается в том, что ее знает каждый ребенок, так как она расположена на Трафальгарской площади, в самом центре Лондона.

— Какого черта ты там делаешь?

— Я буду ждать внутри. Но поторопись. Он скоро найдет меня. Он скоро найдет меня…

Как часто бывает в полдень, вокруг Площади образовалась гигантская пробка. Ветерок, час назад покрывший ее гусиной кожей, оказался слишком робким, чтобы разогнать бесчисленные выхлопы и сигаретные дымы множества раздраженных водителей. Да и воздух в церкви был не менее затхлым, хотя он и казался чистым озоном по сравнению с запахом страха, исходившим от человека, который сидел рядом с алтарем, так прочно сцепив толстые пальцы, что сквозь слой жира проступили костяшки.

— Мне казалось, что ты не собирался выходить из дома, — напомнила она ему.

— Кто-то приходил за мной, — сказал Оскар. Глаза его были широко раскрыты от ужаса. — Посреди ночи. Он пытался попасть в дом, но не смог. А потом этим утром — было уже светло — я услышал, как попугаи подняли шум внизу и заднюю дверь вышибли.

— Ты видел, кто это был?

— Как ты думаешь, сидел бы я тогда здесь с тобой? Нет, я подготовился, еще с первого раза. Как только я услышал птичек, я ринулся к парадной двери. А потом этот ужасный шум, и электричество отключилось…

Он расплел свои пальцы и схватился за ее руку.

— Что мне делать? — сказал он. — Он найдет меня, рано или поздно. Он уже убил всех остальных.

— Кого?

— Ты что, не видела заголовков? Все мертвы. Лайонел, Макганн, Блоксхэм. Даже женщины. Шейле был дома, лежал в кровати. Его нашли разрезанным на куски. Скажи… какая тварь способна на это?

— Хладнокровная.

— Как ты можешь шутить?

— Я шучу, ты потеешь. У каждого из нас свое отношение к жизни, — Она вздохнула. — Ты способен на большее, Оскар. Ты не должен прятаться. Есть дело, которое ждет нас.

— Только не говори мне о своей Богине, Юдит. Это дохлый номер. Башня наверняка уже стерта с лица земли.

— Если что-то и может нам помочь, — сказала она, — то помощь может прийти только оттуда. Я знаю это. Пойдем вместе! Я видела тебя храбрым. Что с тобой случилось?

— Я не знаю, — ответил он. — Хотел бы знать. Все эти годы я мотался в Изорддеррекс, совал свой нос куда ни попадя и никогда не обращал внимания на опасность, лишь бы была возможность увидеть что-то новенькое. Но это был другой мир. И может быть, другой я.

— А здесь?

Он озадаченно посмотрел на нее.

— Это Англия, — сказал он. — Старая, добрая, дождливая, скучная Англия, где плохо играют в крикет и подают теплое пиво. Это место не может быть опасным.

— Но оно стало опасным, Оскар, нравится нам это или нет. Темнота сгустилась здесь куда сильнее, чем над Изорддеррексом. И она учуяла тебя. От нее не убежишь. Она идет по твоему следу. И по моему, насколько я знаю.

— Но почему?

— Может быть, она думает, что ты можешь причинить ей вред.

— Да что я могу? Я ни черта не знаю.

— Но мы можем научиться, — сказала она, — Тогда, если уж нам придется умереть, мы, по крайней мере, не умрем в невежестве.

Несмотря на предсказание Оскара, Башня «Tabula Rasa» по-прежнему стояла на месте, и те немногие особенности, которые она имела, были затоплены солнцем, которое в четвертом часу дня палило с полуденным жаром. Его ярость отразилась и на деревьях, которые заслоняли Башню от дороги: их листья свисали с веток, словно маленькие посудные полотенца. Если где-то поблизости и прятались птицы, то они были слишком изнурены, чтобы петь.

— Когда ты была здесь в последний раз? — спросил Оскар у Юдит, когда они въехали на пустынную площадку.

Она рассказала ему о встрече с Блоксхэмом, надеясь, что ее смешные подробности отвлекут Оскара от его тревог.

— Я никогда не любил Блоксхэма, — сказал Оскар. — Он всегда был под завязку набит только самим собой. По правде говоря, это относится ко всем нам… — Он стих и с энтузиазмом человека, приближающегося к виселице, вылез из машины и повел ее к главному входу.