Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика - Примирение. Гл. 37-62

Но даже такой красотой молено пресытиться, и после того как мимо промелькнули тысячи подобных улиц, Миляга почувствовал, что его тошнит от этого изобилия, и обрадовался, когда на одной из них сверкнула молния, которой удалось хотя бы на мгновение выбелить цвет окружающих фасадов. В поисках ее источника он изменил направление полета и направился к площади, в центре которой стояла одинокая фигура. Это был нуллианак.

Запрокинув голову, он посылал бесшумные молнии в крохотный клочок видневшегося между крышами неба. Сила его разрядов на много порядков превосходила ту, с которой Миляге приходилось сталкиваться, имея дело с его собратьями. Похоже, между ладонями его лица скрывалась частица божественной энергии, которая придавала ему невероятную способность к разрушению.

Почувствовав приближение Миляги, нуллианак оторвался от своих упражнений и взмыл над площадью в поисках чужака. Миляга не был уверен, что нынешнее состояние делает его абсолютно неуязвимым. В конце концов, если нуллианаки превратились в гвардию Хапексамендиоса, то кто знает, какой властью они наделены? Но и прятаться было бессмысленно. Если кто-нибудь не объяснит ему дорогу, он может бродить здесь вечно, так и не найдя Отца.

Нуллианак был гол, но это состояние не придавало ему ни чувственности, ни чувствительности. Его плоть сияла почти также ослепительно, как и его молнии, и была лишена видимых органов размножения и выделения. У него также не было видно ни волос, ни сосков, ни пупка. Он непрерывно поворачивался вокруг своей оси, пытаясь отыскать существо, близость которого ощущал, но, возможно, вложенный в него запас разрушительной энергии притупил его чувства, так что он увидел Милягу, лишь когда тот приблизился к нему почти вплотную.

— Ты не меня ищешь? — спросил Миляга.

Нуллианак устремил на него взгляд. Между ладонями его головы прошла новая волна электрических разрядов, и сквозь их потрескивания зазвучал его монотонный голос.

— Маэстро, — сказал нуллианак.

— Ты знаешь, кто я?

— Конечно, — ответил он. — Конечно.

Голова его покачивалась, словно у загипнотизированной змеи. Он придвинулся к Миляге ближе.

— Почему ты здесь? — спросил он.

— Я хочу видеть моего Отца.

— А-а.

— Я пришел, чтобы поклониться Ему.

— Мы все пришли за этим.

— Я в этом не сомневался. Ты можешь отвести меня к Нему?

— Он повсюду, — ответил нуллианак. — Это Его город, и Он скрывается в каждой пылинке.

— Стало быть, если я буду разговаривать с землей, я буду разговаривать с Ним?

Нуллианак задумался.

— Не с землей… — ответил он наконец. — Не надо говорить с землей.

— Тогда с чем? Со стенами? С небом? С тобой? Может быть, мой Отец скрывается в тебе?

В голове нуллианака забегали возбужденные разряды.

— Нет, — ответил он. — Я не осмелюсь такое утверждать…

— Так отведи меня туда, где я смогу преклонить перед Ним колени. Времени остается мало.

Это последнее замечание показалось нуллианаку убедительным, и он кивнул своей смертоносной головой.

— Я отведу тебя, — сказал он, поднимаясь немного выше и поворачиваясь к Миляге спиной. — Но ты прав: мы должны спешить. Дело твоего Отца не терпит отлагательств.

Хотя Юдит не хотелось отпускать Целестину наверх одну, так как она знала, какая встреча ожидает ее на лестничной площадке, но знала она и то, что ее присутствие и вовсе лишит женщину возможности проникнуть в Комнату Медитации. Пришлось ей остаться внизу, стараясь определить по доносящимся сверху звукам, что там происходит. Сначала она услышала предостерегающее ворчание гек-а-геков, а потом раздался голос Сартори, который предупредил, что того, кто попытается войти, ждет немедленная смерть. Целестина ответила ему, но так тихо, что до Юдит донеслось лишь невнятное бормотание, и через несколько минут (но были ли это минуты? — возможно, прошло лишь несколько секунд, бесконечно растянутых ожиданием новой вспышки насилия), не в силах больше бороться с искушением, она задула ближайшие к ней свечи и начала медленно подниматься наверх.

Она предполагала, что ангелы попытаются ее остановить, но они были слишком поглощены уходом за Милягой, так что на пути ее не было никаких препятствий, кроме собственной осторожности. Она увидела, что Целестина до сих пор стоит у двери, но овиаты уже не преграждают ей дорогу. По приказу Сартори они отползли в сторону и, лежа на животе, дожидались дальнейших приказаний хозяина, готовые пустить в ход зубы и когти по первому же сигналу. Юдит одолела уже половину пролета, и теперь до нее долетали обрывки разговора. Первым она услышала усталый шепот Сартори: