Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика - Примирение. Гл. 37-62

Рассказ дался не так легко, и пару раз, когда она описывала Изорддеррекс, ей пришлось просто махнуть рукой и заявить, что нет таких слов, которые могли бы описать то, что она увидела и почувствовала. Миляга слушал, не перебивая, хотя, когда она рассказывала о том, как Ума Умагаммаги посетила Доминионы, проверяя, чисты ли помыслы Синода, лицо его помрачнело.

Когда ее рассказ был окончен, он сказал:

— Я тоже был в Изорддеррексе. Надо признать, он действительно изменился.

— К лучшему, — сказала Юдит.

— Я не люблю руин, сколь бы живописны они ни были, — возразил Миляга.

Юдит ничего не ответила, но наградила его холодным взглядом.

— А мы здесь в безопасности? — спросила Хои-Поллои, ни к кому не обращаясь. — Так темно:

— Ясное дело, в безопасности, — сказал Понедельник, обнимая девушку за плечи. — Весь дом закупорили. Он ведь к нам не заберется, верно, Босс?

— Кто? — спросила Юдит.

— Сартори, — сказал Понедельник.

— А он где-нибудь поблизости?

Молчание Миляги послужило достаточно красноречивым ответом.

— И вы думаете, что несколько замков его удержат?

— А что, нет? — сказала Хои-Поллои.

— Если он захочет войти, его не удержит ничто, — сказала Юдит.

— Он не захочет, — ответил Миляга. — Когда начнется Примирение, через дом будет проходить поток сил… сил моего Отца…

Мысль об этом показалась Юдит настолько же неприятной, насколько, как рассчитывал Миляга, будет она неприятной и для Сартори. Но ответ ее был тоньше, чем простое выражение отвращения.

— Он твой брат, — напомнила она ему. — Не думай, что ему не придется по вкусу то, что здесь происходит. Так что если он захочет, он придет и сделает все, что ему нужно.

Он наградил ее суровым взглядом.

— Мы о чем говорим — о силе или о тебе?

Юдит помедлила, перед тем как ответить.

— О том и о другом, — сказала она наконец.

Миляга пожал плечами.

— Если это случится, решение принимать тебе, — сказал он. — Тебе уже приходилось делать выбор, и ты ошиблась. Может быть, настало время обрести хоть чуточку веры, Юдит. — Он встал. — Приобщись к тому знанию, которым все остальные уже обладают.

— И что же это за знание?

— Это знание о том, что через несколько часов мы станем частью легенды.

— Да-а, — тихо выдохнул Понедельник, и Миляга улыбнулся.

— Будьте осторожны, — сказал он и направился к двери.

Юдит оперлась на Клема и с его помощью встала на нога. Когда она вышла из комнаты, Миляга уже шел по лестнице. Она не звала его — он сам остановился на мгновение и, не оборачиваясь, произнес:

— Я не хочу тебя слушать.

Потом он продолжил свой подъем, и по его опущенным плечам и тяжелой походке она поняла, что при всех пророческих заявлениях в нем живет тот же червячок сомнения, что и в ней, и он боится, что стоит ему повернуться и посмотреть на нее, как червяк этот разжиреет и задушит его.

У порога его встретил запах листвы, который, как он и надеялся, заглушил доносящуюся с темных улиц вонь. В остальном же его комната, в которой он жил, смеялся и спорил о загадках вселенной, произвела на него угнетающее впечатление. Она неожиданно показалась ему косным, затхлым местом, в котором слишком часто звучали заговоры и заклинания, постепенно утрачивая значение и смысл. Менее подходящее место и представить себе трудно! Но разве не сам он бранил Юдит всего лишь минуту назад за недостаток веры? Сила мало зависит от места. Ее главный источник — вера Маэстро в сверхъестественное и та воля :которую она рождает.

Готовясь к предстоящему ритуалу, он разделся. Потом он двинулся к каминной полке, намереваясь снять с нее свечи и поставить их по границе круга. Однако вид трепещущих язычков пламени навел его на мысли о молитве, и он упал на колени перед пустым камином. Губы его сами зашептали «Отче Наш», и он прочел молитву до конца. Никогда еще слова ее не звучали так уместно, как сегодня. Но после этой ночи она превратится в музейный экспонат, в осколок тех времен, когда Царствие Господа еще не пришло, а воля Его не исполнилась яко на небеси и на земли.

Чье-то внезапное прикосновение заставило его прерваться. Он открыл глаза, поднял голову, обернулся. Комната была пуста, но в задней части шеи до сих пор ощущалось легкое покалывание. Он знал, что дело не в очередном воскресшем воспоминании. Это нежное прикосновение было напоминанием о награде, которая ждет его после окончания труда. Речь шла не о славе, нет, и не о благодарности Доминионов. Наградой этой был Пай-о-па. Он посмотрел на покрытую пятнами стену над каминной полкой, и на мгновение ему показалось, что он видит там лицо мистифа, непрерывно меняющееся в неверном свете мерцающих свечей. Афанасий назвал его любовь к мистифу нечестивой. Тогда он не поверил в это, не верил и сейчас. Миссия Примирителя и мечта о воссоединении с Паем были составными частями единого плана.