Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика - Примирение. Гл. 37-62

Это ждало ее по другую сторону жидкого занавеса. Хотя дети все так же смеялись на берегу, а водоем по-прежнему представлял собой великолепное зрелище света и движения, она покинула присутствие любящего духа, и скорбь ее была безгранична. Слезы ее удивили собравшихся у порога женщин, и несколько из них поднялись, чтобы успокоить ее, но она помотала головой, и они тихо расступились, пропуская ее к воде. Там она села и, не осмеливаясь оглядываться на храм, где решалась ее судьба, устремила взгляд на водоем.

Что же теперь? Если ее призовут в присутствие Богинь, чтобы сообщить ей, что она недостойна принимать какие-либо решения по поводу Примирения, она будет только рада этому. Тогда она сможет переложить ответственность на более надежные плечи и вернуться в окружающие водоем коридоры, где через некоторое время ей, возможно, удастся сбросить с себя груз забот и воспоминаний, чтобы вновь прийти в храм в качестве послушницы и обучиться игре световых превращений. Но если, с другой стороны, ей просто-напросто дадут понять, что здесь ей не место (именно это, судя по всему, соответствовало желанию Джокалайлау), и она будет изгнана отсюда в пустыню окружающего мира, то что тогда делать? Если никто не поможет ей, не направит ее, то каким знанием будет она располагать, чтобы сделать выбор? Да никаким! Через некоторое время слезы ее высохли, но на смену им пришло нечто куда более худшее — чувство одиночества, которое могло быть только самим адом, или же близлежащей провинцией, отделенной от него адскими тюремщиками специально затем, чтобы наказывать женщин, которые слишком неумеренно отдавались любви и утратили совершенство из-за отсутствия стыда.

В последнем письме сыну, написанном в ночь накануне отплытия во Францию — с миссией распространения евангелия «Tabula Rasa» по всей Европе, Роксборо, гроза всех Маэстро, изложил содержание кошмара, от которого он только что пробудился. Вот что он писал:

«Мне снилось, что я еду в своем экипаже по проклятым улицам Клеркенуэлла. Нет нужды называть цель путешествия. Ты знаешь ее. Известны тебе и нечестивые гнусности, которые замышлялись там. Как обычно бывает в снах, на меня навалилось тягостное бессилие, и хотя я неоднократно умолял кучера отвезти меня обратно домой, ряди спасения моей души, слова мои не возымели над ним никакой власти. Однако, когда экипаж завернул за угол и показался дом Маэстро Сартори, Белламар в ужасе попятился назад и, несмотря на понукания кучера, отказался идти дальше. Гнедой всегда был моим любимцем, и я почувствовал такой прилив благодарности к нему за то, что он отказывается везти меня к этому нечестивому порогу, что вылез из экипажа, чтобы прошептать ему в ухо спасибо.

И о ужас! Стоило моим ногам ступить на мостовую, как камни заговорили, словно живые существа. Голоса их были глухими, но они высоко возносили их в ужасном скорбном плаче. У слышав их, и кирпичи домов этой улицы, и крыши, и ограды, и печные трубы издали такой же вопль, объединив свои голоса в отчаянном призыве к Небесам. Никогда не доводилось мне слышать подобного крика, но я не мог замкнуть для него слух, ибо не являлся ли я отчасти виновником их боли? И я услышал их слова:

— Господь, мы всего лишь некрещеные вещи, и у нас нет надежды войти в твое святое Царство, но мы воссылаем к Тебе мольбу, чтобы ты ниспослал на нас ужасную бурю и размолол нас в порошок своим праведным громом, и пусть мы будем уничтожены, но лишь бы нам не страдать от причастности к тем делам, что творятся у нас на глазах!

Сын мой, я был поражен этими словами, и заплакал, и устыдился, слыша, как они взывают ко Всемогущему, и зная, что сам я в тысячу раз более виновен, нежели они. О! Как желал я, чтобы ноги унесли меня прочь от столь ужасающего места. Клянусь, в то мгновение я счел бы и жар адской печи приятной прохладой и, воспевая осанну, вложил бы в пламень свою голову, лишь бы не быть там, где творятся эти нечестивые дела. Но я был не в силах уйти. Мои взбунтовавшиеся члены несли меня к дверям того самого дома. На пороге его пенилась кровь, словно мученики Христовы пометили его, чтобы его отыскал Ангел Разрушения и заставил землю разверзнуть под ним бездонные недра. Изнутри до меня донеслись звуки праздного суесловия — это люди, которых я знал, обсуждали свои богопротивные идеи.

Я опустился на колени и воззвал к тем, кто был внутри, чтобы они вышли и вместе со мной взмолились ко Всемогущему о прощении, но они надсмеялись надо мной, назвали меня трусом и дураком и сказали, чтобы я убирался восвояси. Именно это я и сделал, покинув улицу в большой спешке, а камни провозгласили мне вслед, чтобы я отправлялся в свой крестовый поход, не опасаясь Господней кары, ибо повернулся спиной к тем грехам, в которых погряз этот дом.