Клайв Баркер - Проклятая игра

Без сомнения, это призрак. Тихий и случайный. Он следил за Марти, как дичь следит за охотником, не зная, заметил ли он ее, и опасаясь выдать себя. Ужас зашевелился у Марти в корнях волос. Он боялся не вооруженного убийцы — с такими опасностями он давно свыкся и научился не пугаться. Сейчас он испытывал острый, обжигающий, детский ужас — абсолютный ужас. И как ни странно, это вернуло ему целостность. Не важно, тридцать четыре ему или четыре, ведь в глубине сердца он не менялся. Он грезил о таком лесе, о такой ночи. Он почтительно прикоснулся к своему страху и замер, пока серая фигура — слишком занятая собственными заботами, чтобы замечать пришельца, — всматривалась в землю между деревьями.

Они постояли так, призрак и Марти, и казалось, что прошло несколько минут. На самом деле времени прошло гораздо больше, прежде чем он услышал звук. Это не был крик совы или шум грызуна, копающегося между корней. Звук не исчезал, и Марти силился понять его природу: что-то копающее, роющее. Шорох маленьких камней, шум падающей земли. Ребенок внутри него сказал: это плохо, оставим это, оставим все это. Но он был слишком удивлен, чтобы не обращать внимания. Марти сделал пару осторожных шагов к призраку. Тот ничем не показал, что слышит или видит его. Марти набрался храбрости и продвинулся еще; он старался держаться как можно ближе к дереву, чтобы спрятаться, если призрак вдруг посмотрит в его сторону. Так он подобрался на десять ярдов к предмету своего исследования. Теперь он мог рассмотреть привидение в деталях и узнать его.

Это был Мамолиан.

Европеец все еще смотрел на землю под ногами. Марти скользнул в укрытие за стволом и стал наблюдать. Кто-то копался в земле под ногами Мамолиана; у того наверняка имелись подчиненные. Единственная возможность уцелеть — это притаиться и молить Бога, чтобы никто не шпионил за ним, как он шпионил за Европейцем.

Наконец копание прекратилось, а вместе с ним, словно по безмолвному сигналу, стихла музыка ночного леса. Это было странно. Казалось, все лесные жители, насекомые и животные, затаили дыхание.

Марти приник к стволу, ловя каждый звук; отсюда все было видно. Мамолиан удалялся в сторону дома Ветки мешали Марти смотреть: он не видел ничего, с чем мог быть связан роющий звук, и никого, кто мог сопровождать Европейца. Однако он слышал их передвижение, шорох шелестящих шагов. Пусть идут. Прошло время, когда он защищал Уайтхеда. Сделка утратила силу.

Марти сел, прижал колени к груди и дождался, пока Мамолиан промелькнул между деревьями и исчез. Затем досчитал до двадцати и встал. Сосновые и еловые иглы впились в его брюки, ему пришлось остановиться, чтобы снять их. Только после этого он двинулся вслед за Мамолианом.

Теперь он понял, где находится, хотя в прошлый раз добирался сюда другим путем. Поздняя прогулка заставила его сделать небольшой круг. Он стоял там, где похоронил мертвых собак.

Могила была вскрыта и опустошена, черные пластиковые мешки вырыты, их содержимое бесцеремонно выпотрошено. Марти уставился на дыру в земле, совершенно не понимая шутки. Кому нужны мертвые собаки?

В могиле что-то зашевелилось; под пластиковыми пакетами что-то двигалось. Марти невольно отошел от края — это уж слишком Возможно, там целое гнездо личинок или один большой червь величиной с руку, разжиревший на собачьих трупах; кто знает, что скрывается в земле?

Повернувшись спиной к яме, он пошел к дому вслед за Мамолианом. Постепенно деревья поредели, и звездный свет засверкал ярче. Здесь, на границе между лесом и лужайкой, он остановился и подождал, пока не услышал вокруг себя прежние звуки ночи.

Стефани выбралась из-за стола и отправилась в ванную, прочь от этой истерии. Когда она закрывала дверь, кто-то из мужчин — кажется, Оттави — предложил ей вернуться и пописать в бутылку для него. Стефани не удостоила его ответом. Ни за какие деньги они не заставят ее заниматься такими делами.

Коридор тонул в полутьме. Блеск ваз, ковер под ногами — все сияло роскошью, и во время предыдущих визитов Стефани наслаждалась экстравагантностью этого места. Но сегодня ей было очень тяжко. Оттави, Двоскин, сам старик — в их пьянстве и грязных разговорах сквозило отчаяние, уничтожавшее всякое удовольствие от пребывания здесь. Раньше, в другие ночи, они весело пили и устраивали обычные представления, иногда перераставшие в нечто большее. В основном они удовлетворялись наблюдением. А в конце ночи им достойно платили. Но сегодня вышло иначе; сегодня во всем чувствовалась жестокость, и это не нравилось Стефани. Ни за какие деньги она больше сюда не приедет. Ей пора уходить на покой и освободить место для девчонок посвежее, которые хотя бы не так наштукатурены.