Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

— А что за дело у вас до меня, молодой человек?

При этом он тайно надеялся, что «Ротшильду» позарез понадобились краска, известка, а также малярные кисти и щетки. Он уже даже прикинул, сколько и почем можно будет всучить этому богачу залежалый товар и на сколько копеек завысить для начала цену. «Почему нет? — подумал Хаскель. — Ротшильд тоже иногда делает ремонт в своем доме».

Но надеждам не суждено было сбыться.

— Какое же может быть дело к моэлю? — всплеснул руками Ротшильд. — Сын у меня родился, нивроку, почти десять фунтов, карапуз! — И он радостно захохотал. — И аккурат неделю назад. Так что надо бы сделать то, что положено делать новорожденному на восьмой день, верно, реб моэль? — Ротшильд ткнул локтем реба Хаскеля в бок и весело ему подмигнул. — В общем, реб Хаскель, берите-ка свои, как говорится, инструменты, да и поедем.

— Прямо сейчас? — растерялся моэль. — Я и лавку еще не открыл, а утром у нас самая торговля идет.

— Но как же иначе?! — воскликнул Ротшильд. — То есть, я понимаю, конечно, что у вас дел много, вам надобно в лавке быть, как же без хозяина. Но ведь ваша глубокоуважаемая супруга может вас подменить, разве нет? И вы не волнуйтесь, реб Хаскель, зная вас как человека бескорыстного и щедрого, я, конечно, не стану оскорблять вас большими деньгами за ваше искусство…

Тут Хаскель тотчас решил, что никуда не поедет, и уже открыл было рот заявить о том.

— …Но уж такую безделицу, как десять карбованцев, вы, надеюсь, примете без обиды, — закончил Ротшильд и пытливо заглянул Сандлеру в глаза. Хаскель чуть не прикусил язык. То, что незнакомец назвал безделицей, составляло выручку его лавки от Пейсаха и до Швуэс [25] Пейсах (Песах) — праздник Пасхи, Швуэс — (Швуот) пятидесятница, празднуется через сорок девять дней после Пейсаха. Вместе с Сукес (см.) составляют три главных праздника в иудаизме. . И это в хорошее время.

— Десять карбованцев? — повторил он и даже всхлипнул от удивления.

Тут, словно услышав, на пороге появилась Ривка Сандлер. Вместо того чтобы напуститься на опоздавшего мужа, она приветливо улыбнулась.

— Поезжай, Хаскеле, — ласково сказала она. — Я тут пока и сама справлюсь. Сделай святое дело, нельзя же, в самом деле, отказывать доброму человеку.

— Но если вы заняты, реб Хаскель, я попрошу Вольфа Гринберга, — обеспокоенно сказал счастливый папаша. — Мне бы очень не хотелось, но если вас не уговорить…

— Я сейчас! — воскликнул Хаскель Сандлер и бросился в дом, едва не сбив с ног жену. Через мгновенье он вновь показался на крыльце, но теперь у него в руках была сумка, в которой он держал все необходимое для бриса. — Едем! Как вас зовут?

— Ошер меня зовут, — с готовностью сообщил незнакомец. — Ошер Медник. Вы, конечно, обо мне слышали — у меня дело в Полтаве, три дома в Лубнах. А прошлым летом купили мы Старую усадьбу, знаете? Тут недалеко.

Имя Ошера Медника ничего не говорило Хаскелю, но он кивнул и даже изобразил на лице приветливую улыбку — мол, как же, как же, господин Медник, кто ж вас не знает! Что до Старой усадьбы, то это место Сандлер, конечно же, знал. Как знали все яворичане, евреи и неевреи. Старой усадьбой называли почерневшие, диковатого вида развалины, оставшиеся еще со времен хмельнитчины. Казаки тогда сожгли поместье какого-то польского графа, да так никто его никогда больше и не восстанавливал. Нужно было просто не знать, куда девать деньги, чтобы потратить их на покупку такого мрачного места. Да еще с дурной славой — говорили, будто там являются привидения то ли головорезов, некогда наводивших ужас на всю округу, то ли их жертв, то ли хозяина-графа, сошедшего с ума, как рассказывали, да и поджегшего однажды собственную усадьбу.

А еще вертелась у Хаскеля в голове какая-то смутная старая история, случившаяся с Шифрой, яворицкой знахаркой и повитухой. Что, мол, она однажды зачем-то туда, в Старую Усадьбу, попала, и было с ней там какое-то невероятное происшествие. Но только никак не мог вспомнить Хаскель, что именно случилось с повитухой. «Может, ничего и не случилось», — подумал он осторожно.

Словно прочитав его мысли (а тут и читать особо нечего было — сомнения разом отразились на лице нашего моэля), Ошер Медник поспешно сказал:

— И ведь никто не хотел восстанавливать, надо же? Так я нашел наследников его аж в самом Париже! Заплатил им пятьсот карбованцев, а после еще пятьсот выложил за перестройку. Недешево, но зато красиво-то как получилось! Да вы и сами все увидите. А какой там воздух! Какая речка! Какие поляны!