Обогнув амбар, пошел раввин в догоравшее местечко. И думал о тех давних временах, когда сам он был совсем ребенком, когда спасала его жизнь покойная Шифра-знахарка, когда юным бохером столкнулся он с жутким Осквернителем снов. Думал он и о несчастном Фишке-солдате, о страшной его возлюбленной и ее смертельном поцелуе.
И еще ломал раввин голову над тем, почему же, в конце концов, комиссар этот, сын дьяволицы Лилит и сам дьявол, подменыш, которого Лилит подложила в чью-то колыбельку вместо похищенного и умерщвленного ею человеческого ребенка, — почему же он, призванный убивать и разрушать, точно так же, как сотни или даже тысячи, а может, и десятки тысяч подобных ему, — почему же он пощадил его?
Ходил раввин Хаим-Лейб между опустевшими домами и сожженными деревьями, ходил между изуродованными мертвыми телами, ходил по мокрому окровавленному снегу — и не находил ответа.
Потому что не мог же быть причиной короткий миг, когда он, глядя на пришедшую за своей жертвой в ту страшную ночь дьяволицу Лилит, вдруг ощутил мгновенную жалость — не к ней, а к недавно родившемуся сыну Фишке-солдата.
Шел по стране девятнадцатый год.
Снегом и дымом дышал небосвод.
Власть поднималась и падала власть,
Чтобы подняться — и снова упасть.
Ветер с разбегу ударил в окно.
Стало в местечке от флагов красно.
А в синагоге молился раввин,
Был он тогда в синагоге один.
Только промолвил он: «Шма, Исраэль!» —
Дверь синагоги слетела с петель.
Черная куртка, в руке — револьвер:
«Ты — мракобес и реакционер!»
…Лампа, наган, приготовленный лист.
Перед раввином — суровый чекист.
Глянул с усмешкой и громко сказал:
«Вижу, раввин, ты меня не узнал!»
«Ну, почему же? — ответил раввин. —
Ты — Арье-Лейба единственный сын.
Не было долго в семействе детей.
Он поделился бедою своей.
Он попросил, чтобы я у Творца
Вымолил сына — утеху отца.
Помню, я долго молился — и вот,
Вижу, что сын Арье-Лейба — живет».
«Где же хваленая мудрость твоя?
Птичкой порхнула в чужие края?
Ребе, молитвы свои бормоча,
Вымолил ты для себя палача!» —
«Знал я об этом, — ответил старик, —
Делать, что должно, я в жизни привык.
Жертвою стать или стать палачом —
Каждый решает, тут Бог ни при чем».
Лампа, наган, да исчерканный лист.
Долго смотрел на раввина чекист.
Черная куртка, звезда на груди…
Дверь отворил и сказал: «Уходи…»
…Что там за точка средь белых равнин?
Улицей снежной проходит раввин.
То ль под ногами, то ль над головой
Крутится-вертится шар голубой…
1997–2013, Реховот
Гор и ще (укр.) — чердак. ( Здесь и далее — прим. автора. ).
Миньян (ивр.) — кворум для общественной молитвы у евреев, не менее десяти совершеннолетних мужчин.
«Гзейрос тах» (идиш), «гзерот тах» (ивр.) — «(Господни) кары 5408» (то есть, 1648/1649 года). Так в еврейской традиции называются события времен национально-освободительной войны Богдана Хмельницкого, сопровождавшиеся кровавыми еврейскими погромами.
Тфиллин (ивр.) — филактерии, кожаные коробочки с вложенными внутрь текстами из Писания. Во время молитвы закрепляются на лбу и левой руке.
Высшее религиозное учебное заведение.
Проповедник.
Р. Шломо бен Иегуда-Аарон Клугер, известный также по аббревиатуре Мааршак, «море у-рабейну Шломо Клугер» («учитель и господин наш Шломо Клугер»), — выдающийся галицийский талмудист и галахист (1788–1869).
В иудаизме с давних времен существовала традиция именовать известных раввинов по названиям основных трудов, ими написанных (например, Маарал из Праги носил одновременно имя Гур-Арье, по названию его трактата). Иногда эти прозвища становились фамилиями их потомков.
Балаг у ла (от ивр. «бааль hа-гола», владелец коляски) — извозчик.
Алеф-гимель-ламед-алеф — аббревиатура слов «Ата гибор леолам Адонаи», то есть, «Ты — могуч вовеки, Господь!».
Соответствует книге «Бытие» в христианской Библии.
Ш и ве (идиш) — семидневный траур по умершему близкому родственнику.
У евреев традиционно принято было носить два имени: «священное» и бытовое («киннуй», дословно с ивр. — «прозвище»). Как правило, первое имя, дававшееся при рождении, использовалось в религиозной практике (например, при вызове к Торе в синагоге, в раввинатском суде и т. д.), а второе — в быту и повседневной жизни. Обычно первое имя было на иврите, второе — на идише или на языке соседних народов. «Киннуй» подбирался таким образом, чтобы иметь какую-то связь с первым именем или просто представлять собою перевод его на другой язык.
Читать дальше