Клайв Баркер - Искусство

Наконец на пятый день к вечеру она сказала себе: остановись, если не хочешь спятить, как эти информаторы. Выключи-ка машинку, девушка. Давай, выключи.

Она пролистала еще раз перечень посмотренных файлов и собралась вырубить компьютер, как вдруг ее внимание привлек один заголовок.

«Конец пути», — гласил он.

Наверняка он уже попадался ей на глаза, но Тесла не обращала на него внимания, а теперь он ее поразил. Так называлась последняя неопубликованная статья Грилло, репортаж из Паломо-Гроува. Грилло сам предлагал Тесле использовать такой заголовок — вполне подходящий, по его мнению, для дешевого независимого фильма. Скорее всего, это совпадение, но Тесла открыла файл в твердой уверенности, что он будет последним.

На экране появились строчки, и сердце у Теслы заколотилось.

«Тесла, — писал Грилло, — надеюсь, это ты. Потому что, если ты читаешь это — кто бы ты ни был, — значит, меня нет в живых».

Этого она ожидала меньше всего, однако прочла и почти не удивилась. Грилло знал, что умирает. Пусть он ненавидел прощания, но прежде всего он был журналистом. Он не мог уйти, не оставив последнего репортажа для единственного читателя.

«Сейчас уже середина июня, — писал он, — и последние две недели я чувствую себя дерьмовее некуда. Врач мой говорит, что в жизни не видел, чтобы процесс шел с такой скоростью. Он хочет, чтобы я заново прошел обследование, но я ответил, что лучше потрачу время на свои дела. Он спросил, чем я занимаюсь, и мне пришлось соврать: сказать, что пишу книгу. Не мог же я рассказать ему про Риф, (Знаешь, это странно. Печатаю и представляю себе, как ты сидишь тут, Тес, читаешь мои слова и мысленно слышишь мой голос.)»

Она слышала его. Слышала ясно и отчетливо.

«Я уже пробовал писать, когда в первый раз узнал сбой диагноз. Вряд ли из этого могла получиться книга, но я стал записывать кое-какие воспоминания, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть на бумаге. И знаешь что? Выходили сплошные штампы. Я писал о том, какой была на ощупь мамина щека, как пахли отцовские сигары, писал про лето, проведенное в Северной Каролине в Чейсл-Хилле, про Рождество у бабушки в Мэне, — но все это уже описали в миллионе других мемуаров. Мои воспоминания не потеряли ценности для меня, но писать я бросил.

Тогда я подумал: ладно, напишу о том, что случилось в Троуве. Не только про Кони-Ай, но и про Эллен (я часто о ней думаю в последнее время), про ее Филиппа (не помню, видела ты его или нет), про Флетчера, про все. Но и это я забросил к чертям. Только я увлекался работой, как приходило сообщение от очередного мудака — то про ангелов 6 НАО, то про говорящих скунсов; а когда я возвращался в свой файл, слова уже были вроде остывшей котлеты. Холодные и безвкусные.

Я подгонял себя изо всех сил. Вот, говорил я себе, сижу здесь, мастер слова, и не могу описать реальное происшествие из реальной жизни, не могу заставить слова зазвучать; а эти сумасшедшие строчат и строчат, хотя все, о чем они пишут, существует только в их больном воображении.

Потом я начал понимать почему…»

Тут Тесла подалась вперед, как будто перед пей и впрямь сидел Грилло и они спорили за рюмкой водки, а теперь он собирался пустить в ход решающий аргумент.

— Ну давай, говори, Грилло? — прошептала она монитору. — Почему?

«Я не хотел писать правду. Я хотел писать только про то, что случилось со мной. Нет, и это не так; я хотел написать про то, что я помнил. Я стирался быть точным и во имя этой точности мешал самому себе, держал себя за руку.

На самом деле теперь не важно, что тогда произошло в Т1аломо-Троуве. Важна лишь история, которую люди будут рассказывать.

Сейчас, когда я пишу тебе, мне кажется, что все это бессмысленно, все это лишь фрагменты. Возможно, ты суме ешь связать их воедино.

Я уверен: если бы я сумел, рассказать, какой была мамина щека, как мы провели Рождество в Мэне, как выглядела Эллен или Флетчер, откуда я знаю про говорящих скунсов, про всякую мелочь и дребедень, про все, что видел и слышал, то они стали бы еще одной написанной страницей, стали бы частью меня, и тогда было бы не важно, умру я или не умру, потому что я сам стал бы частью того, что всегда было и всегда будет. Связующим звеном.

Как я теперь понимаю, на самом деле нет разницы, настоящий ты или нет, живой или нет. Все истории хотят одного — чтобы их рассказали. Мяв конечном итоге хочу того же.

Сделаешь это для меня, Тес?

Пусть я стану частью своих историй. Навсегда».

Она смахнула слезы и улыбнулась монитору так, словно перед ней, откинувшись в кресле, сидел Грилло, потягивал свою водку и ожидал ответа.