Юрий Ищенко - Одинокий колдун

— Не беру, — осторожно согласился Егор.

— Ты откуда такой?

— Из Новгорода, — мрачно сказал Егор, который не любил расспросов.

— Ништяк, в точку я попал. Значит, ты и сам из города предков, великих и кровожадных. В общем, слушай, новгородский дурень, — Петухов отечески потрепал Егора по плечу. — Играешь Призрака, отца Гамлета. И этот папаша был Сталиным, сатрапом и тираном. Как я тебя раньше не нашел? Ты первокурсник? Ну вот и хорошо, нечего скучать с недорослями на одной скамье, иди ко мне в труппу. Я не жадный, сразу главную роль отдаю. Решено, согласен, точка! Завтра после обеда сбор в репетиционной комнате... — крикнул Петухов и выскочил из буфета.

Егор так понял, что его уже куда-то завербовали. Слегка оглох от криков худрука, но протеста внутри себя не обнаружил. Ему понравилось, что кто-то им заинтересовался, что-то в нем увидел. И очень захотелось в чем-то таком ненормальном поучаствовать, всунуться, вмешаться, не заботясь о последствиях. И получить полное удовольствие от общего дела.

Для начала он впервые в жизни прочитал в библиотеке института пьесу Шекспира. «Гамлет» и понравился, и озадачил. Егор не понимал смысла поступков и особенно рассуждения самого принца Датского. И решил: просто-напросто хитер принц, прикидывается сумасшедшим, чтобы гасить всех вокруг без сопротивления, а для этого каждому успевает лапшу на уши щедро развесить. Еще поразмыслив на сон грядущий, Егор даже вывел определение для Гамлета — принц есть такой суперубийца для своей эпохи. Кругом принца, философа и говоруна, находятся простые, искренние во всем (в достоинствах и пороках) люди, у них слова и дела никогда не расходятся. А принц думает одно, говорит другое, делает совсем третье. Бормочет, взывает, плачет, и как только кто уши развесит, чтобы понять, о чем речь, он того слушателя вмиг накалывает на шпажонку. Вроде ловко, но слегка коробит, тем более что этот хитрый и умный убийца не имеет никакого отпора, не имеет достойного противника. Разве что резко отличается финал с ядом, так Егору казалось, там Гамлет сам себя, устав от злобы и хитрости в себе, уничтожает...

Театральная комната располагалась в подвальном этаже, рядом с кабинетом военной подготовки (где в тире оглушительно палили из малокалиберных винтовок). Когда Егор вошел, кланяясь и говоря «здрасьте!», там сидело человек десять — всем входящим выдали по экземпляру текста пьесы. Петухов, не позаботившись перезнакомить новичков, сразу приступил к работе. Предложил каждому высказать, как они понимают пьесу, о чем она, и как актеры видят своих персонажей.

Егор послушал остальных, никто его собственные мысли не воспроизвел, поэтому сам сказал что думал, про суперубийцу. Сидевшие вокруг дружно захохотали, едва он кончил речь. Егор остался невозмутим. И сам мэтр Петухов пришел ему на выручку:

— Вот что я скажу, граждане, — солидно начал он, прерывая гогот. — Может быть, слишком просто, а скорее заковыристо, парень сформулировал. Но в его прочтении «Гамлета» есть готовая идея, есть концепция, под которую дважды два слепить готовый спектакль. А что другие? Вот ты, Светуля, говоришь, будто Гамлета убивают противоречия между его любовью, возвышенностью и холодом, который царит вокруг, среди других героев. Любовь — это твоя Офелия, вижу, ты уже готова начать изображать ее распрекрасной блондиночкой с губками бантиком. Да? Но почему тогда сам Гамлет начхал на нее?

— Он не начихал, а был вынужден таить свое чувство. Для своей и ее безопасности. Ну и долг перед убитым отцом заслонил, в какой-то степени, его личные переживания, — упрямо сказала Света-Офелия, миловидная и пухленькая блондинка, она была из «старых» звезд театра.

Все девушки в комнате накрашены были очень ярко, держались независимо, но и среди них Света выделялась уверенностью. Она так лихо перекидывала ножки с одной на другую (а куцая кожаная юбочка трепетала и смещалась наверх), что Егор на миг забыл обо всем, уставившись на белые свежие ее бедра. Тут же пришел в себя, покраснел, исподтишка огляделся, не заметил ли кто.

— Играем характеры! Яркие! Сочные. Внятные, — рявкнул, морщась, Петухов, даже слегка пристукнул кулаком по столу. — Никаких идиллий, никаких возвышенных манерных объяснений и поз. Только конкретность. Выкиньте прочь все эти постмарксистские штучки насчет конфликта между прогрессивным гуманистом и реакционными феодалами. Пошло, затрепанно, и неправда все это. Прав Егор в том, что нужно искать конкретные и адекватные нам сейчас мотивировки. Но гипотеза Егора антидемократична. Получится, что любое слово свободы, любые размышления и разговоры — вовсе не глоток свободы, а средство для оглупления трудящихся. Мы здесь за демократию, и за право каждого говорить сколько угодно и о чем угодно.