Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Эмиль, разумеется, прекрасно видел, откуда я прибежал и в каком состоянии. Он сам тоже закурил, положив молот на огромную чугунную наковальню. Человек стоял, молча глядя на меня, внимательно обшаривал глазами.

Позже мне было и смешно, и все-таки немного стыдно, потому что я вел себя… Ну примерно как мальчик лет двенадцати, который тайком курил, а тут домой внезапно пришла мама. И растерявшийся мальчик, открывая дверь маме, сказал:

– А мы не курили…

Потому что, отлипнув от столба, я вполне серьезно произнес:

– Это такой ветерок…

– Ну вот ты все и объяснил, – широко улыбнулся Эмиль. И почти ухмыльнувшись, добавил:

– А где планшетка? Тетрадка?

Конечно же, он все заметил: и как я примчался, и что оставил все свое в долинке. Тогда я упрямо повторил, уже играя для Эмиля:

– Это ветер…

Что добавить? Мы съездили на курганную группу втроем на машине и утром. Рулетку, планшет и тетрадь нашли, где я их бросил; никто их даже не подумал взять, только тетрадка намокла.

Потом я спрашивал у Эмиля, только ли в этой долинке живет такой вредный хозяин.

– А где еще ты собираешься работать?

– Нигде… Тут, возле озера, нигде. А что?

Эмиль хорошенько подумал, сделал глоток самодельного пива.

– Про то, что знаю, скажу, если ты там работать будешь. Про далеко от озера – не знаю.

Так ничего определенного я от него и не услышал. Через три дня мы уехали на другое место; больше я Эмиля никогда не видел и, как сложилась его судьба, не знаю.

Может быть, он и уехал в Германию на волне перестроечных дел. О судьбе «репатриантов» можно сказать много всякого… Я видел многих из них в жалком состоянии. Уверен, кто-кто, а Эмиль и там не потерялся, не превратился в убогое существо, сидящее на социальных дотациях. Не говоря ни о чем другом, он в слишком большой степени немец.

Но только думаю, что, если Эмиль все же уехал в Германию, он будет тосковать уже по двум местам на Земле: по Волге возле Саратова, где он никогда не был, но где настоящая Родина, земля отцов, «фатерланд». И еще он будет тосковать по северной части Хакасии – пронзительно синему небу Центральной Азии, по озеру, по открытым пространствам, березнякам и тополевым зарослям вдоль рек; по сопкам, голым с юга, покрытым лиственницей с севера. Слишком уж хорошо он знал и чувствовал природу этих краев.

Место, о котором я расскажу, находится совсем недалеко от Красноярска – всего 100 километров по прямой. Здесь, между селом Юксеево и деревней Берегтаскино, в 1959 году нашли стоянку древнекаменного века. Моя цель была частично раскопать, максимально изучить стоянку.

Стоянка находилась на остром мысу, останце бывшей террасы Енисея, поднимавшемся метров на 8 над поймой. 12–15 тысяч лет назад стоянка лежала на берегу Енисея. С тех пор Енисей давно ушел отсюда в свое нынешнее русло, стоянка оказалась в двух с лишним километрах от современного берега.

С одной стороны останец террасы подмывала речка Дружиниха. Как раз в этом месте она выходила на равнину и начинала петлять по пойме, перед тем как впадать в Енисей.

Жить возле самой стоянки было плохо; дров не хватало, не было хорошей воды: речка Дружиниха уже в июле еле-еле сочилась, вода в ней скверно пахла. Да и комаров очень много.

Поэтому лагерь поставили на взгорке у берега Енисея, там, где в великую реку впадает крохотная Дружиниха. Тут шумел сосновый лес; сухие ветки то и дело шлепались об землю. Чего-чего, а воды в Енисее хватало. И было тенистое место, чуть выше окружающих пойменных лугов – комаров относило ветерком.

Каждый день на работу ходили пешком – какая же машина в экспедиции Дворца пионеров?! Дежурные варили обед и приносили его на раскоп. Только вечером, когда уже начинало темнеть, мы дружно топали обратно в лагерь.

Разумеется, оставить раскоп «беспризорным» было никак невозможно. Вдоль всего поселения, мимо раскопа, шла дорога из Берегтаскино в Юксеево. Была дорога вдоль берега, мимо нашего лагеря, но эта дорога была такая, что после первого же дождя по ней проходил только трактор. А «полевая» дорога, что шла мимо раскопа, хоть и километров на пять дальше, зато в любую погоду «проезжая», даже без особого риска. В любое время суток на раскоп могло принести кого угодно. Оказавшись без археологов один, этот «кто-то» мог повести себя решительно так, как угодно.