Андрей Буровский - Необъяснимые явления. Это было на самом деле

Это были красивые дома, сделанные добротно и со вкусом. Резьба покрывала наличники окон, коньки крыш, столбики крылечек: строили для себя, готовились жить сами. Грустно было входить в дома, навсегда покинутые теми, кто строил их так ладно и любовно, кто резал по дереву, украшая свою жизнь и жизнь потомков.

Вдруг за моей спиной вдруг резко хлопнула дверь. Порыва ветра не было, да и дверь была не открыта, а плотно прикрыта в этот момент. Что-то открыло дверь и с шумом захлопнуло при полном безветрии.

Да, эта хлопнувшая дверь… И сразу же как будто звук шагов по заросшей травой сельской улице. Заскрипело дерево. Да, открывалась калитка. Опять зазвучали легкие шаги быстро идущего, спешащего человека.

Галлюцинация? Бред? Мне стало жутко, неприятно, я быстро пошел к берегу реки, к единственным жилым домикам.

Сельская улица-дорога оставалась неровной, местами глубокие колеи хранили дождевую воду. Возле одной такой промоины глубоко в землю ушел след. След мужской ноги, обутой в сапог; след еще заполнялся водой.

Помню отвратительное ощущение непонимания. Происходило что-то, не имевшее ничего общего со всем моим опытом жизни; со всем, чему меня научили и что я считал всю жизнь истиной. У меня не было совершенно никакого способа хоть как-то объяснить происходящее.

В эти годы я оставался почти полным советским «атеистом», разве что склонным соглашаться, что «вообще-то что-то есть» (как это свойственно очень многим атеистам). То есть я был совершенно убежден, что надо принадлежать к Церкви… Но и это убеждение было скорее политическим, было демонстрацией того, что никакие коммунисты своей цели добиться не в силах, моя семья и я лично никакого отношения не имеем к их бредовым затеям и иметь не собираемся и дальше.

Но происходящего я не понимал, под защитой себя не чувствовал и испытал отвратительное, очень сильное, до тошноты, чувство испуга и совершеннейшей беспомощности.

Поверхность реки морщил ветер, мелкие волночки накатывались на гальку и крупный песок; открытая ветреная даль была красивой, и уж конечно, очень прозаичной. Возле жилого неразрушенного дома на скамеечке сидела бабушка Алена, положив обе руки на клюку.

Это тоже был кусок прозы жизни, чего-то очень здорового, очевидного и реалистического.

– Нагулялся? Молоко будешь пить?

– Буду!

Дефицит общения у старухи был совершенно чудовищный, минут за десять разговора между нами возникла такая доверительность, что я вполне уже мог спросить: что это такое ходит по деревне… а не видно?!

– Ходит, батюшка, ходит! – подтвердила весело старушка.

– А кто ходит-то?!

– Да хто его знат? Ходит и ходит… Давай, молока подолью.

Не в первый, не в последний раз я столкнулся с мировоззрением, совершенно противоположным мышлению интеллектуала. Мне нужно было, чтобы все явления находили место в некой схеме. Если происходило то, чего «не может быть», я очень удивлялся и начинал искать объяснений – как же так?!

А старая бабушка Алена вовсе не нуждалась ни в каких объяснениях. Все, что происходило вокруг, просто учитывалось: есть вот и то, и то, и то… Картошка прорастает, если ее посадить, а если ее поджарить, она вкусная. В деревне есть коровы, а в тайге – олени и лоси. Сама картошка в лесу не растет, зато малина растет. По деревне стучит калитка и дверь, а в грязи находятся следы ног… Все это есть, и все тут. Как все это объяснить, неважно, пусть умники и объясняют – деревенской бабке эти объяснения, может быть, еще и вообще ни к чему.

Во всяком случае, никаких объяснений бабушка Алена мне не дала, сказала только, что он безобидный, не трогает, и налила еще молока.

Я больше не пошел вглубь деревни и не стал изучать, кто здесь ходит.

«Без населения»

Вторая история произошла в 1985 году, когда геологическая партия заночевала в заброшенной деревне в отрогах Кузнецкого Алатау, примерно в 50 километрах от Черного озера. Я общался с этими людьми на следующий день после их приключения, после которого геологи сразу после рассвета уехали из поселка, чтобы «отдохнуть в нормальных условиях». Они нашли эти «условия» на стационаре, где как раз находился ваш покорный слуга.

В деревню, которая на картах обозначалась как «Прокудовка» со значком «Б/н.» – «Без населения», вела чудовищно размытая сельская дорога.

На одном из участков порядка двух километров ехать надо было в гору под углом не меньше 25–30 градусов, держа одну пару колес по одну сторону глубокой, больше метра, промоины, а другую пару колес – по другую. Малейшее неловкое движение, и ГАЗ-66 провалился бы в промоину, застрял бы так, что вытащить его не удалось бы совершенно никакими силами. Проделать эту дорогу второй раз было непросто, а ночью – вообще невозможно. Поэтому партия волей-неволей оставалась в деревне до света, но и отдых получился сомнительный.