Тим Ваггонер - Врезано в плоть (ЛП)

Около одного из столов стояла каталка, на которой лицом вверх лежал обнаженный Мейсон МакКелви, владелец «Моторамы МакКелви», самого успешного в городе агентства по продаже подержанных автомобилей. Его привезли менее часа назад. Последние девять дней жизни он провел на больничной кровати, в то время как его почки постепенно отказывали. Право, жаль, потому что ему было только чуть за шестьдесят: не молод, но, опять-таки, не так уж и стар. Гаррисону не случалось приобретать машины у Мейсона: похоронный бизнес шел хорошо, и он мог позволить себе покупать новые автомобили. Однако они встречались в Клубе бизнесменов и на встречах местной ассоциации торговцев. Мужик был довольно приятный, разве что чересчур громкий и своекорыстный. Хотя он был продавцом, по всеобщему мнению, хладнокровным и безжалостным, когда речь заходила о заключении сделки, Гаррисон считал, что его веселая вредность вполне нормальна. Когда люди попадали к нему – голые и неподвижные – они в большинстве своем будто съеживались: становились меньше, суше, с кожей желтоватой и твердой, как у восковых фигур. Мейсон исключением не был. Худой, с необыкновенно густой копной растрепанных белых волос, острым носом и слишком большими ушами, он выглядел почти комично, несмотря на окружающую обстановку. Здесь, в комнате для бальзамирования, не было ничего, что указывало бы на власть и уважение, которыми Мейсон МакКелви располагал при жизни. Не в первый раз Гаррисон подумал, что смерть безукоризненно равняет всех.

Гаррисон отлично понимал, что внешность отнюдь не всегда соответствует внутреннему содержанию, потому что он сам не вписывался в стереотипы, которые многие выстраивают относительно работников похоронных бюро. Вместо того, чтобы выглядеть, как Гомес Аддамс[2] – мрачный черный костюм, мертвенно-бледное лицо, сумасшедший блеск в глазах – он был высокий, румяный и пухлый, словно чисто выбритый Санта Клаус. Его поведение вполне соответствовало внешности. С его лица не сходила улыбка, он часто и легко смеялся – громкий заразительный хохот исходил из глубин его груди, приглашая каждого присоединиться.

Гаррисон переместил Мейсона с каталки на стол с легкостью, порожденной в равной степени силой и долгой практикой. Каталку он отодвинул в угол комнаты, чтобы она не мешала, потом вернулся к Мейсону. Первые шаги для подготовки клиента к бальзамированию немудреные: оттереть кожу, вычистить ногти, помыть волосы, сделать массаж конечностей, чтобы прогнать трупное окоченение. Потом рот зашивают и осторожно придают лицу нужное выражение, пока черты не застыли. После этого процесс усложняется. Спускают кровь, опустошают желудок, наполняют артерии специальной жидкостью, которая также придает коже цвет. Гаррисон предпочитал «Литол-32», приобретаемый у компании-поставщика.

Гаррисона окружали инструменты его ремесла: троакар, которым удаляли содержимое желудка, скальпели для рассечения артерий, нагнетательный насос для инъекции жидкости в тела, после чего они начинали издавать похожий на уксусный запах. Но он не стал брать инструменты, а вместо этого достал из ящика стола набор грима. Положив его на стол рядом с головой Мейсона, Гаррисон принялся за дело.

Закончил он спустя полчаса и отступил назад, чтобы полюбоваться результатом. Он раскрасил в белый цвет лицо, уши и шею Мейсона, губы обвел ярко-красным, изобразив широкую улыбку, а над каждым глазом изобразил большой черный знак доллара. На левой щеке он написал черным «Куплю», на правой – «Продам». Волосы Мейсона он зачесал вверх и назад, закрепил лаком и выкрасил в зеленый цвет, чтобы они представляли собой деньги.

Достав из набора зеркальце, Гаррисон поднес его к новому лицу Мейсона:

– Что думаешь? Слыхал про клоунский автомобиль[3], да? Что ж, а ты теперь автомобильный клоун!

Гаррисон расхохотался, но Мейсон, видно, шутку не понял, потому что промолчал. «К черту его». Гаррисону казалось, это смешно. Он вернул зеркальце на место, взял фотоаппарат и следующие несколько минут фотографировал Мейсона с разных точек.

– Ты же понимаешь, что все это придется смыть?

Голос прозвучал неожиданно, но Гаррисон узнал его практически сразу. Не оборачиваясь на заговорившего, он продолжал делать снимки:

– Я признаю, что мое искусство недолговечно, но это и делает его особенным. Я обнажаю натуру своих клиентов, выношу ее на поверхность, вероятно, в первый и единственный раз за всю их жизнь, а потом восстанавливаю более знакомую внешность, которую ожидают увидеть семья и друзья. Но хотя бы на короткое время, пусть даже лишь здесь, со мной, они показывают свою истинную, самую глубокую суть.