Антон Рундквист - III единство

Признаюсь, поначалу мне было немного не по себе. Еще бы: ведь меня повсюду окружали самые настоящие психи, но я много лет проработал в финансовой сфере, поэтому привык иметь дело с ненормальными еще до того, как попал в лечебницу. Да, если на то пошло, то и мистера Бигли можно было назвать психически здоровым человеком только с очень уж большой натяжкой. Поэтому мне потребовалась всего пара дней, чтобы привыкнуть к местной обстановке, а потом мне даже в чем-то стало нравиться пребывание здесь. Ну, сами посудите: персонал тут вежливый и внимательный, и если ты придерживаешься несложных правил вроде своевременного принятия лекарств и посещения сеанса групповой терапии, то тебя никто и не достает, а склеивание коробочек из бумаги мне и вовсе доставляло несказанное удовольствие. В какие- то моменты я ловил себя на мысли, что впервые за долгие годы мне удалось приобрести душевный покой и психологическое равновесие, недоступные служащему крупной бостонской конторы. И уже только выйдя на пенсию, я смог вновь вернуться в то состояние, наверное, чем-то схожее с состоянием эмбриона в утробе матери, когда переехал за город и нашел успокоение в единении с природой.

Неприятности могли доставить лишь другие пациенты со всеми этими своими маниями и фобиями, однако медсестры внимательно следили за порядком и пресекали все возможные конфликты еще до того, как они успевали как следует разгореться. А некоторые из больных мне даже нравились.

Взять вот, например, Фила – запойного алкоголика. Могло показаться, будто этот человек возвел выпивку чуть ли не в разряд религиозного культа, однако на самом деле его мировоззрение было ближе к философскому учению, направленному на познание сути вещей. Конечно, выбранный Филом метод далек от идеального (иначе мужик не оказался бы в психбольнице по решению суда), но если внимательно его слушать, то можно услышать довольно много интересных и трезвых идей, как бы парадоксально это ни прозвучало. А еще Фил обладал прямо-таки энциклопедическими познаниями во всем, что касалось истории вин, коньяков и прочих алкогольных напитков.

Он с легкостью мог рассказать все о Шато Черт-знает- что 1857 года и о том, чем оно отличается от, скажем, Шато Вставьте-сюда-какое-нибудь-французское-словечко 1878 года. Признаюсь, мне стало грустно, когда я узнал о его кончине десять лет назад. Он спился, а жаль, мог ведь написать хорошую книгу по своей любимой теме.

Заслуживают упоминания и Билл с Джорджем. Каждый из них считал себя кандидатом в Президенты: Билл – от демократов, Джордж – от республиканцев. И, знаете, безумие одного очень хорошо дополняло безумие второго, а в ходе их политических дебатов поднимались многие животрепещущие вопросы – такие, как реформа системы здравоохранения и образования, ограничение на распространение огнестрельного оружия, целесообразность ведения локальных боевых действий на Ближнем Востоке и так далее. Порой Билл и Джордж казались мне абсолютно нормальными и отличались от настоящих политиков только тем, что ими не являлись. Задумаешься тут…

Была еще там милая дама средних лет по имени Триш, страдавшая манией преследования. Так оно и не удивительно, раз повсюду развешены камеры слежения, а ФБР после 11 сентября под предлогом борьбы с терроризмом может прослушивать любые телефонные разговоры граждан, а также изучать их переписку по электронной почте.

А парень по имени Майлз терпеть не мог, когда люди подходили к нему ближе, чем на десять футов, и не могу сказать, что не разделяю его желания защитить личное пространство. Бедняге, небось, тяжело приходится в общественном транспорте.

Весьма любопытным представляется мне Гарри по прозвищу Чокнутый. Вы представляете, насколько надо быть сдвинутым, чтобы тебя все называли чокнутым в психиатрической лечебнице? На каждом углу он заявлял о нереальности этого мира. Мужик с абсолютной уверенностью называл себя и всех окружающих героем какой-то книжки! Подумать только! Меня подобная теория по-настоящему заинтересовала, и однажды я решил напрямую спросить у Гарри, откуда такая идея возникла в его голове. Он тогда посмотрел на меня глазами старого доброго дядюшки и с мягкостью в голосе ответил:

– Уолт, друг мой. Я пока не знаю, зачем этот парень, ну, тот, который о нас пишет, поместил меня во второй раз в свою книгу, но могу сказать, что еще сыграю свою роль в повествовании, но чуть попозже.

Произнеся это, он повернулся и ушел. Согласитесь, его слова прозвучали как полнейший бред. Сперва я тоже так к ним отнесся, однако время показало, кто был прав, и это до сих пор тревожит меня даже много лет спустя.