Ольга Малашкина - Странные жители странного города

– Слушай, а крыса – это мужик или баба?

– Крыса долго мне объясняла, но я не понимаю разницы. Там, откуда я, мы все одинаковые.

– А как же вы… Ну, да, ладно. Откуда ты?

– Я от туда, – призрак показал длинным пальцем вверх. Звездное небо было плохо видно сквозь ветки.

– А почему ты здесь?

– Я не люблю рассказывать эту долгую и грустную историю. С тех пор я и ненавижу яблоки.

– А откуда ты так хорошо знаешь язык.

– Я здесь очень давно.

– Слушай, а здесь девочка не проходила? Светловолосая, одетая в черное.

– Проходила. Мы с ней разговаривали.

– И куда она пошла.

– Туда.

– Вот, спасибо! Пойду к ней.

– Конечно. Заходи ко мне еще. Поговорим.

Физик побежал в указанном направлении. Из темноты сверкало много разных глаз, и слышались угрожающие шорохи. Он замечал их, но не придавал значения.

За деревьями что-то блестело, и вскоре физик увидел небольшой водоем – то был Зеркальный Пруд. На его поверхности лежали большие голубоватые лилии дивной красоты. Ему было жарко, и он присел у пруда и уже хотел зачерпнуть руками воды, но остановился. Дул легкий ветерок, но поверхность Зеркального Пруда оставалась абсолютно неподвижной.

Над Прудом склонялись деревья, в воде отражались яркие звезды.

Пруд был опасным местом, обычно вокруг него бродил волк-оборотень: поджидал влюбленные парочки, пришедшие за лилиями, и влюбленных-одиночек, стремящихся доказать свою любовь и приходивших за лилиями же.

Но для физика Пруд был почти безопасен: крыса здесь уже побывала и предупредила волка, чтобы не связывался с этим психом.

Физик осмотрелся вокруг: девушки и тут не было. Невдалеке он услышал пение. Старческий, но не лишенный приятности голос пел на безупречном французском «Я ни о чем не жалею» Эдит Пиаф.

– «Да, вы сговорились все, что ли? Что-то распелись все!» – подумал он.

Тем временем на берег Пруда вышла маленького роста старушка с корзинкой. В корзинке были цветы и травы, видимо лекарственные, источавшие одурманивающий запах. У старушки были ярко-красные, светящиеся в темноте глаза. Физик это заметил, но не придал значения.

Бабуля мило улыбнулась, обнажив четыре оставшихся зуба (и все – клыки).

– Здравствуй, внучек. Что, за лилиями пришел?

– Нет.

– Странно. Тогда сорви мне, пожалуйста, парочку, а-то мне тяжело нагибаться. Слушай, да ты весь в крови, черноглазенький. И кровь-то не твоя…

– Ну, да…

Он сорвал лилии.

– Спасибо. И для своей девушки сорви. Ей понравится.

– У меня… Я ее как раз ищу. Вы ее не видели?

– Нет. А она пухленькая?

– Нет, худенькая.

– А щечки румяные?

– Нет, бледные.

– Тогда я ее и видеть не хочу.

– Почему?

– Неважно. Лучше наклонись ко мне, я тебе что-то скажу… хотя, нет, не надо. Иди, ищи свою девушку. Может, найдешь, если ее еще не съели. До свидания, внучек.

– До свидания.

И он двинулся дальше. Ночной мрак медленно рассеивался. Ориентироваться на местности он давно перестал и теперь надеялся только на чудо.

Справа от него что-то блеснуло. Он повернулся в ту сторону – это были глаза. Снова светящиеся человеческие глаза. Только у бабушки светилась радужка, а здесь белки излучали мягкий свет. Глаза были темно-синие, почти черные. Он смотрел в них и не мог оторваться. В предрассветных сумерках четко обозначился женский силуэт. Кожа у нее была темно-синяя. На длинном платье и в волосах сверкали звезды. У нее была чарующая улыбка на темных, полных губах и эти глаза! Их манящий свет…

Он забыл обо всем, забыл, зачем пришел, только смотрел и смотрел на темный силуэт и лучистые глаза и знал, что теперь никуда от нее не уйдет. Она протянула к нему руки, он протянул руки к ней и шагнул вперед…

…и тут он в третий раз за эту ночь услышал пение. Снова что-то о дьяволе, но уже по-русски. Голос был дурной, а пение – фальшивое, но он был рад слышать его, как никогда. Он стряхнул с себя оцепенение и побежал на голос.

Конечно же, это была виновница поисков и вечная прогульщица.

Вся белая, она казалась голубоватой в рассеивающемся сумраке. На голове у нее был венок из лилий, а в руках – букет больших красивых цветов. Венок и цветы слегка светились. Лицо ее выражало собой полнейшее счастье и умиротворение, которое сменилось удивлением, когда она увидела здесь своего учителя.

– Где ты бродишь все это время? Мы тебя уже четвертые сутки ищем.

– Четвертые сутки? Правда?

– Правда. Пойдем отсюда.

– На вас кровь? Вы ранены?

– По дороге расскажу.