Уильям Дитрих: Зеркало тьмы

Я не стал объяснять, что моим «выходом» на генерала был тот факт, что я переспал с его женой Паулиной в 1800 году, прежде чем она присоединилась к своему благоверному на Карибских островах. Теперь же, если верить рассказам, пока Леклерк боролся с неграми и желтой лихорадкой, моя бывшая любовница, приходившаяся Наполеону сестрой, изучала вуду. О ее моральном облике можно судить по гуляющим по Парижу спорам, кто – она или жена Наполеона Жозефина – стала музой, вдохновившей маркиза де Сада на написание его последнего развращенного памфлета под названием «Сто двадцать дней содома». Бонапарт, недолго думая, бросил автора за решетку за саму возможность подобного позора. Я же прочел книжку, чтобы быть в курсе последних веяний и освежить свои эротические воспоминания.

Из Гибралтара до Парижа мне пришлось добираться самостоятельно, выживая на скромное жалованье служащего правительства Соединенных Штатов и заверяя себя в том, что пришло время, наконец, заняться чем-нибудь серьезным. Осталось только придумать чем. Пале-Рояль, Гоморра Европы, вполне подходил как место для подобных размышлений. Я заключал пари только тогда, когда был уверен в своей победе, прельщался куртизанками только тогда, когда терпеть больше не было сил, поддерживал достойную физическую форму занятиями фехтованием (мне везет на встречи с людьми, вооруженными клинками) и был, в общем, доволен собственной самодисциплиной. Я как раз подумывал о том, чтобы дать волю своим талантам в области философии, языков, математики или теологии, когда Кювье разыскал меня с просьбой показать Смиту и Фултону Пале-Рояль.

– Можно поговорить и о мамонтах, Гейдж, но не забудь показать нам шлюх!

Я стал связующим звеном нашего квартета. Меня считали экспертом по волосатым слонам потому, что я искал их на американской границе, а европейцы почему-то проявляли гораздо больший интерес к давно вымершим животным, нежели к живым.

– Исчезновение слонов может оказаться гораздо более важным, чем их существование как таковое, – объяснил мне Кювье.

Он был приятным длиннолицым тридцатитрехлетним мужчиной с высоким лбом, изящным носом, сильным подбородком и поджатой нижней губой, которая придавала его лицу выражение постоянной задумчивости. Эта ошибка природы, как ни странно, на деле помогла его карьере. Кювье также обладал серьезностью человека, поднявшегося до своего уровня благодаря своим личным качествам, нежели удаче, как я, и, благодаря своим организационным способностям, стал управляющим парижского зоопарка и главой французского образования. Впрочем, вторую свою работу он считал гораздо менее благодарной, чем первую.

– В любой системе умницы блистают, а тупицы учатся лишь для бумажки, но политики ожидают, что преподаватели каким-то образом изменят природу человека.

– А каждый родитель считает, что заурядность его отпрыска – это исключительно вина учителя, – согласился я.

Кювье же считал, что именно я, не имеющий ни ранга, ни дохода, ни будущего, нахожусь в завидном положении, спеша с одного задания на другое для двух или трех правительств одновременно. Мне иногда приходилось напоминать самому себе, на кого я работаю, и мы стали друзьями поневоле.

– Тот факт, что мы находим скелеты животных, которые уже не существуют, доказывает, что Земле гораздо больше библейских шести тысяч лет, – любил поучать этот ученый муж. – Я, конечно, христианин, как и все, но временами мы наталкиваемся на породу без каких-либо органических остатков вообще, что может указывать на то, что жизнь вовсе не так вечна, как гласит Священное Писание.

– А я слышал, что какой-то епископ смог точно рассчитать день Творения. Если я не ошибаюсь, двадцать третьего октября четыре тысячи четвертого года до нашей эры.

– Чушь несусветная, Итан. Мы уже каталогизировали двадцать тысяч видов. Как бы они все уместились на Ковчеге? Мир гораздо, гораздо старше, чем мы думаем.

– Я постоянно натыкаюсь на искателей сокровищ, которые думают точно так же, Жорж, но, должен сказать, у них так много свободного времени, что многие из них давно спятили. Они не знают, в какую эпоху живут. Что хорошо в Пале-Рояле, так это то, что здесь никогда не бывает «вчера» или «завтра». Здесь нет ни одних часов!

– Животные также не обладают чувством времени, и это делает их счастливыми. Мы же, люди, обречены на то, чтобы знать прошлое и страшиться будущего.

Смит тоже охотился за костями и знал множество теорий о том, какие же древние катастрофы стерли древних животных с лица Земли. Потоп или вселенский пожар? Холод или жара? Кювье был заинтригован моим упоминанием слова «Тира», которое я прочел на средневековой золотой фольге, найденной мной во время североамериканских приключений. Исчадие ада в женском теле по имени Аврора Сомерсет считала, что свиток имеет особую важность, а Кювье рассказал мне, что Тира, известная также как Санторини, – это греческий остров, представляющий большой интерес для европейских минерологов, поскольку может являть собой остатки древнего вулкана. А потому, когда Смит по прозвищу Страта прибыл в Лондон, горя желанием рассуждать о минералах в перерывах между свиданиями с куртизанками, самой судьбой нам было суждено познакомиться друг с другом. Кювье с трудом сдерживал возбуждение, поскольку Страта был согласен с его собственными выводами о том, что ископаемые кости особого типа обнаруживались лишь в определенных слоях породы, что позволяло определить время отложения этих пород.