Артем Чурюкин - Война с самим собой - Дорога Снов

Она пришла, ёжась от холода, в тонкой шерстяной кофте, которые я всегда ненавидел. Подобная одежда всегда напоминала мне о вязаных свитерах матери или бабушки, которые меня заставляли напяливать в школу, и они беспощадно кололись, и приходилось постоянно чесаться, будто у меня какие-нибудь блохи. Или вроде того. Да и друзья награждали меня смешками, мол, на нормальную одежду денег не хватает. Может, тогда и не хватало, но теперь их вдоволь – толстые пачки зеленоватых купюр американской мечты давно лежали на полке в шкафу, а чёрно-серебряная узорчатая карточка Visa Platinum позволяла купить любую брендовую шмотку, и далеко не одну за раз. Но нет, отчего-то эти вечно растянутые шерстяные кофты были её фетишем. Впрочем, у всех свои фетиши. Я – не исключение.

– Дай мне руку.

– Покажи, что там. – Я боялся увидеть что-то, связанное с нами. Помолвочное или обручальное кольцо, подаренную десяток лет назад подвеску в виде сердечка или ту, годовщинную. Серьги, в конце концов. Но в её ладони, которая когда-то, очень давно, сотни раз нежно касалась моей щеки, лежала серебряная цепочка с крестом. И вдруг в памяти вспыхнула другая картина, совершенно не связанная с ней самой, но с отчаянной попыткой её вернуть.

…

– У меня есть к тебе странный вопрос. – Мы спрятались в переулок, уходящий от набережных ночных клубов и баров с той, которая впервые за долгое время зацепила. Через несколько часов меня заберёт автобус, провезёт по извилистым дорогам этого острова-колыбели до аэропорта, и я её больше никогда не увижу.

– Валяй.

– У тебя когда-нибудь бывало такое, что ты понимала, что должна совершить какой-то поступок, который покажется остальным очень глупым и непонятным, но ты-то знала, что должна совершить его?

– Какая разница, что подумают остальные. Если считаешь, что что-то должен сделать – делай.

Я попытался было снять с шеи цепочку, но бутылка холодного чая в руке мешалась. Она вроде бы уже поняла и внимательно наблюдала за моими действиями с полуоткрытым ртом и удивлённым выражением лица и глаз, будто не веря и не понимая, как те самые «остальные».

– Подержи бутылку.

Замок цепочки поддался, той самой цепочки, за которой я ездил в разгаре очередной ссоры зимой, не говоря, куда я собираюсь и когда вернусь. У неё порвалась (ну как порвалась. Я сам порвал её в порыве ночной, спрятанной от других страсти.) её цепочка, а у меня – моя. И вот они, отремонтированные, ждут меня в ломбарде, но из-за какой-то очередной мелочи между нами выросла холодная каменная стена непонимания, и, похоже, именно в тот момент она вдруг испугалась, что однажды я уйду во мрак и уже не вернусь прежним. Но при этом она даже не пыталась меня удержать или остановить. Нет-нет, ей это не нужно было уже тогда. Уже тогда она понимала, что рано или поздно это случится. Кто-то из нас уйдёт и больше не вернётся, навеки искалеченный. Я тогда вернулся.

– Знаешь, как говорят: «Если хочешь что-то обрести, то нужно сначала что-то отдать». Или вроде того. Этот Стрелец был со мной почти 15 лет. Если увидимся ещё – отдашь. – И в тот момент я чётко осознавал, что мы больше не увидимся, и мою первую книгу ей передаст тот, кому я завещаю это сделать. Но реальность намного изощрённее и хитрее меня…

Ещё яркое, недавнее воспоминание погасло, и я опять вдыхаю затхлый подмосковный воздух и пялюсь в бледные краски унылого августа. Теперь она, попросив не перебивать её и ничего не отвечать (а я был настолько потрясён, что и не собирался), что-то мне говорит. Я смотрю на лежащие в ладони цепочку с крестиком и не верю в то, насколько дотошна бывает Вселенная в исполнении желаний. Бесчисленное количество раз за эти месяцы я обращался к млечной бездне, предлагая что угодно взамен, лишь бы она вернула мне мою старую жизнь, ну или, на худой конец, показала мне путь к новой. Но эта беспощадная сука взрывами комет в атмосфере под мой монотонный шёпот «верни её» на самом деле давала понять, что этого никогда не случится. И теперь, вместо тех вещей, что были со мной десятки лет, я получаю в ответ какой-то несчастный христианский символ и слышу какие-то слова, что когда-то ей помогло и мне поможет. Если ты, Бог, есть и если вдруг читаешь эти строки, то знай: однажды мы встретимся и ты за многое мне ответишь.

Она что-то говорила, вроде бы про того самого Бога, про веру, про гордость, про благодарность, про силу, про слабость, про «подумай о бабушке», но это потеряло всякий смысл. Я думал обо всём этом бесчисленное количество раз, я ждал этого монолога, я знал, что он произойдёт, я знал, что никакие мои слова и действия её уже не вернут, только не переставал надеяться. Я всё знал. Я знал всё.