Сборник - Город

Так появились во множестве книги, как глисты, сосущие христианство. Люди предпочли подлинному Евангелию писательскую романную историю или стихотворную весть… Автор создает текстовую оболочку, признанную обществом образцом духовности, и эта оболочка начинает служить для выражения совсем иного содержания. Дьявол набрасывает на себя эту книжную шкуру, проникает в порожние слова о Боге. За короткий срок в оболочке поселяется одетый в духовный костюм Бога совсем другой владыка, у которого свое Евангелие. Так уже умерший автор может сделаться разносчиком демонической заразы. С людьми же, попавшими под влияние подобных оболочек, происходит своего рода духовное облучение. Они дышат гнилью, пьют ее и едят, не замечая, как невидимая болезнь неумолимо образует метастазы на внутренностях души. И чем дольше это продолжается, тем больше продуктов духовного распада оседает во внутренностях души…»

Именно такой «оболочкой», по мнению одного из двух основных персонажей романа священника автокефальный православный Сергея Цыбашева и стал столь популярной в среде российской читающей интеллигенции поэт Борис Пастернак, а точнее сказать – некий словесный культовый символ по имени «Пастернак», превратившийся в «оболочку языковой вседозволенности, лаковой бессмыслицы и рифмованных пересказов Евангелия». Этот оторвавшийся от своего похороненного на переделкинском кладбище хозяина литературно-философский код сделался со временем «общим знаменателем с длинной поперечной чертой, поверх которой должно было хватить места всему, на духовность претендующему. Демонический знаменатель литературного сектантства держал на своих плечах все родственные числители, уже не имеющие к литературе никакого отношения. Разумеется, стихи и тихий, как омут, роман о Докторе были нужны далеко не каждому. Но во все времена именно почитатели оболочек приставлялись кроить культуру страны. И работали они, даже того не желая, по эскизам, создающим наготу, на которой легко поселялись паразиты с ярлыком «Духовность», разрушающие единственно истинную духовность для России – православие. На одурманенную оболочками душу легко ступал враг: буддийский лисоглазый Тибет, Космический Разум – Люцифер или ньюэйджевский Заратустра – сверхчеловек в латексовом черном костюме нетопыря».

Доискиваясь до причин и способов проникновения бесовщины в Россию, облаченный в священнические одежды Цыбашев приходит к выводу, что именно через оболочку с именем Pasternak вселенский демон зла пытается воссоединить в одну критическую массу две свои разрозненные части – ту, что существовала распыленной по книгам и душам, и ту, что обреталась в бездне. «Имя мертвого поэта, – делает он вывод, – как троянский конь, укрывало зло. Через оболочку Pasternak демоническая туша в достаточной мере овладела миром человеков, чтобы перетянуть свой остаток из бездны в материальность.»

Вычислив таким образом главного врага истинной православной духовности в России, Цыбашев в паре со своим подручным Нечаевым пускается на смертельную борьбу с этими оболочками, убивая руководителей всевозможных религиозных сект, самозваных братств, экстрасенсовских школ и прочей сатанинской мерзости. Тем же занимаются два других героя гормана – Льнов и его подручный пиротехник Любченев, в массовом порядке истребляющие «нелюдей», прикрывающихся вывесками различных самозваных церквей и псевдодуховных центров.

Мотивируя право своего героя на столь крайние действия, Михаил Елизаров пишет: «Убийство врага на войне не было жестокостью, православному священнику или монаху Церковь не воспрещала быть ратником. Цыбашев тоже участвовал в войне, в которой не ждал для себя пощады. Сломленное православие все больше утрачивало возможность защищать себя и свое государство. Враг безнаказанно позволял все мыслимые кощунства на захваченной территории. Надежды на духовную преемственность не оставалось. России уже некуда было нести свою веру. Ее умирание перестало быть чем-то абстрактным. Агония растягивалась на десятилетия, но конец был очевиден и прогнозируем. Цыбашев не мнил себя каким-то избранным защитником Церкви и страны. Он просто не желал смиряться с выкликами нелюдей о «гниющем трупе православия». Цыбашев не считал себя воцерковленным в трупе. Речь не шла о жестокости. Просто имелся предел милосердия и всепрощения…»

Однако, несмотря на столь недвусмысленно изображенные действия главных героев «Pasternak’а», роман Михаила Елизарова – это отнюдь не инструкция для православных, предписывающая, как им нужно отстаивать свою духовность, более того – как всякое произведение, написанное под воздействием силового поля постмодернизма, роман Елизарова не лишен признаков так называемого «стёба», он грешит откровенно нарочитой демонстрацией использования матерщины и, в общем-то, отчасти «опускает» все, о чем бы ни заходил разговор на его страницах. Как заметила в своей статье на аналогичную тему «Призраки, вампиры, оборотни» Фотина Морозова («Литературная газета» № 41 за 8—14 октября 2003 года), автор как бы говорит нам: «Не принимайте меня чересчур всерьез! Ведь то, о чем я веду речь, само по себе слишком серьезно…»

Читать дальше