Екатерина Мансурова - Возвращение чувств. Машина.

Запомнила всех.

Ведя светскую беседу, которую только иногда немного стесняло плохое знание языка – ею немецкого, а собеседниками – французского, она, прикрываясь хорошо отработанной на фонРозенберге маской, незаметно изучала всех этих высокопоставленных лицемеров и лицемерш. Ничто не могло ускользнуть от её тонкого (почти кошачьего) слуха, и зоркого глаза: ни вскользь брошенная фраза, сказанная в пяти метрах от неё, ни полный значения взгляд, устремлённый на предмет воздыханий какой-нибудь пожилой фрау…

Она всё откладывала в памяти, зная, что настанет время – и всё пригодится…

Словом, старательно готовилась к роли, предназначенной ей судьбой на ближайшие полгода. Ей очень нужна такая тренировка. Ведь во Франции интриганы опытней, а масштаб поля битвы куда обширней.

Конечно, основное внимание и самые цветистые комплименты она отпускала жёнам тех чиновников, которые были главными, и отвечали за всё. И конечно, она понимала, что если бы не убедительные золотые аргументы, и не подарки этим самым фрау и их мужьям, не было бы личных распоряжений, и ей никогда бы не удалось устроить этот раут, и собрать на него эти «сливки» местного общества. Так же, как не удалось бы быть принятой, пусть пока только формально, их маленьким замкнутым мирком. Хорошо, что на деньги она не скупилась.

Торжественно-обеденно-светская часть завершилась танцами. И тут она чуть было не прокололась. Однако мэр-бургомистр, стоявший с ней в паре, оказался милейшим добряком (ну ещё бы – за такие-то деньги!), и подсказывал любезной гостье шёпотом все фигуры неизвестного ей сложного танца. За что получил от Катарины полный признательности взгляд и нежное пожатие руки. А от супруги – совсем другой взгляд, и многозначительный жест.

Ну, традиции соблюдены: сплетни и намёки получили пищу. Но жалеть несчастного подкаблучника она не собиралась. Рассчитывала она использовать его только для деловых отношений. А впрочем… Почему бы и нет?!.. Ха-ха.

Затем общество как-то естественно разбилось на группки, к каждой из которых она подходила, или её подводили, и везде она выслушивала и благодарила, смеялась, получала и раздавала комплименты, и обещания посетить… Или ещё как-то реагировала, продолжая чутко вслушиваться, всматриваться, ощущать давление и подлинные мысли и эмоции – о себе, и присутствующих.

Да, мать ей многое дала! Сколь грозно это оружие – она прекрасно осознавала его страшную и разрушительную силу. Потаённые мысли, скрываемые вожделения, запретные связи… А у кое-кого – и уже свершённые преступления!..

Ничего. Понадобится – она применит и эти знания! Разве шантаж не удобней угрозы смерти? Подло? Плевать. Ей нужно тренироваться и в этом. Его высокопреосвященство должен почувствовать все её полученные и отработанные ей навыки и способности на своей шкуре…

«Вращаться» она продолжала до конца приёма, собрав массу полезнейшей информации и устав, как от разгрузки вагонов с картошкой…

Закончился приём часам к трём утра – выдающееся явление для провинциального центра, где обычно рано ложатся спать. Правда, и встают рано. До рассвета, как в столицах, тут, как пояснил всё тот же мэр, не гуляют – это только её присутствие сделало возможным «столь чудесно проведённое время» столь «быстро промелькнувшим»!..

Она не сомневалась, что обсуждать это «эпохальное» событие будут многие месяцы, если не годы, и ещё внукам передадут – вот, мол, это было до бала Катарины, а вот это – уже после…

Прощалась она со всеми тепло – она и вправду была рада. Хоть и не тому, какие они все милые и обаятельные (как она им радушно говорила), а тому, что они, наконец, уходят.

Теплее всего она прощалась с супругой мэра-бургомистра, чем ещё сильнее встревожила эту почтенную полную даму с тремя подбородками.

Ночевать в городе, несмотря на несколько любезных приглашений, она не стала, а сославшись на лёгкую усталость (ничего себе лёгкую – такая бывает, наверное, только у ломовых лошадей!), оставила все незавершённые дела по уборке на Гюисманса и людей бургомистра, и под охраной Пьера и Ганса уехала в Кирхштайн.

Разбудить в пять утра Томаса оказалось трудно, а собак – легко.

Однако спать с совершенно чистой совестью она ещё не могла. Главное пока только предстояло сделать.

Деньги, которые они с Пьером достали, ушли почти все.

Земли, столь трудно и долго отвоёвываемые фонРозенбергом, достались ей за два-три дня, и за четверть цены. Внедрение в клан местного светского общества, пусть пока только на правах гостьи, и банкет, стоили, конечно, дешевле земельного приобретения. Но в связи с её желанием накормить и повеселить всех от души (ну как же – «хлеба и зрелищ!»), наличности ушло тоже немало.